33–36. Когда она начала свои путешествия в пространстве, ее огромное тело растворилось, подобно осеннему облаку под порывами неукротимых ветров. Входя вместе с дыханием в обессиленные тела, тощие и полные, иголка становилась болезнью, Вишучикой. Она проникала также в тела некоторых здоровых и даже мудрых людей, превращаясь внутри них из живой иголки в болезнь. Где-то она наслаждалась, обитая в сердце глупца; где-то ее изгоняли посредством благих заслуг, очищающих мантр, лекарственных растений и аскезы.
37–43. Так жила Каркати много лет, скитаясь в своих двух ипостасях по земле и в пространстве. На земле она пряталась в пыли, на руках – под ногтями на пальцах, в пространстве – в свете, в одежде – в нитях. Она таилась в волокнах мышц, в грязи и навозе, в высохших канавах и гнилой траве. Попадая в неблагие тенистые места, она затрудняла дыхание существ. Она обитала в местах, где вьются облака мух, где не растут деревья, приносящие благополучие, где валяются кости, где постоянно дует ветер, во влажных и туманных местах и на тех, кто носит грязную одежду. Она жила там, где множество мух, кукушек и ворон садятся на пни, изгрызенные насекомыми, и там, где дуют сильные холодные ветра, раскачивая ветви деревьев. Она обитала в туманных низинах, где плывут гирлянды облаков, в глубоких ранах на пальцах и там, где выпадают дрожащие росы; в горах, в муравьиных кучах и на дорогах, исхоженных людьми.
44–47. Она появлялась в пустынных миражах, в диких местах, полных хищных зверей и огромных змей, там, где останавливаются путешественники, страдающие от блох, и откуда все в страхе разбегаются; в зловонных прудах, куда сплевывают пожеванные листья бетеля пишачи; в пристанищах путешественников на перекрестках дорог, где дуют холодные ветра. Она странствовала повсюду, разносимая руками и слюной людей и животных, раздавливающих ногтями напившихся крови блох и вшей и съедающих их. Она путешествовала по разным удивительным и живописным городам и, наконец, устала от своих бесконечных странствий.
48–50. В городах и селениях демонша носила только обрывок нити болезни, а в теле, горячем от лихорадки, она оборачивалась бешеным быком, скачущим по лесу. Устав, она пряталась в укромных местах, чтобы немного отдохнуть, как игла, выпадающая из утомленной руки после продолжительного шитья. Хотя она была жестокой, а действия ее были злыми, она вредила не сама: если бы она отреклась от своей врожденной природы, она не могла бы оставаться острой снаружи.
51–54. Так эта железная осознающая иголка, постарев телом, продолжала путешествовать всюду, как корабль с тяжелым грузом камней. Она странствовала, движимая своими желаниями, подобно пыли, несомой силой ветра. Она двигалась как иголка с пропущенной в ее ушко нитью, как будто направляемая неведомой силой. Она с удовольствием поглощала жизненные соки своих жертв. Она наслаждалась соками других, но как будто была привязана к концу тонкой нити.
55–58. Временами даже жестокие жалеют слабых, как если бы игла решила починить старое разорванное полотно. Игла, которая раньше вредила другим, ощутила в сердце желание избавиться от нити дурных действий и обрести сияющее солнце просветления. Неожиданно демонша-ракшаси Сучи почувствовала глубокое отвращение к своим поступкам, и ее действия начали жечь ее сердце. Но она по-прежнему в полную силу продолжала причинять вред другим, следуя своей природе.
59–63. Она продолжала мастерски прокалывать ткань и тянуть сквозь нее свою нить, подобную длинной нити желаний в телах живых существ. Она торопилась, смежив свои веки, как будто ее заставляли шить; так злодеи творят дурное дело, скрывая свои лица. Пронзая обернутый вокруг шеи платок, полная желания навредить, она заглядывала жертве в лицо, раздумывая: «Как лучше напасть?» – ведь мучители жаждут только этого. Игла одинаково прокалывает и грубые льняные, и тонкие шелковые ткани: воистину, разве может глупец отличить хорошее от плохого? Сама она, сжатая пальцами руки, видела протягиваемую через ее ушко нить, как свои собственные вытянутые жилы и внутренности.