– Вот что, Лукич, ты на свою жопу приключений больше не ищи, пока я добрый, – и он шевельнул пальцами в кармане плаща, поудобнее обхватывая рукоятку ствола. Лукич заюлил:
– Ладно, ладно, ребята! Зачем нам ссориться! Не вы брали, я знаю… А Влада где? – неожиданно спросил он. Денис хохотнул:
– Далеко, отсюда не видно. А орлам своим скажи: еще раз увижу, хуже будет! Следующий раз будешь знать, на кого наезжать! Мудак! Пошли, Митька.
– До свидания! – прокричал им вслед Лукич с большим облегчением.
Неделю Денис ходил, не вынимая руки из кармана. Но наезды кончились, Лукич и его помощники на глаза не попадались. Жизнь вошла в прежнюю колею.
Только однажды, на рынке Митька встретил одного из тех, кто угрожал ему. Он подошел к Митьке, поздоровался и попросил прикурить. Митька кивнул и протянул зажигалку.
– Без обид, парень?
– Да я уж и забыл, – ответил Митька, – сам-то как?
– Да так… Живем, помаленьку. Подрядился здесь, теперь…
– А Лукич? – поинтересовался Митька. Мужик заржал:
– Посудой торгует, жлоб! – Митька рассмеялся вместе с ним.
– Ну, давай! – И они пожали друг другу руки.
Глава 42. Колесо
Катится колесо, скачет по разбитой дороге. Совсем вроде останавливается, ан нет, нырнет в колею, да на камень, тот его поддаст, выпрыгнет колесо, а там под горку, скорость приличная получается.
И что за колесо такое, что впереди телеги бежит? Оторвалось что ли? А хозяин что, на трех ехать собрался? Может, у него в запасе есть? Ну и что, что в запасе! У хорошего хозяина ничего лишнего не бывает, а этот колесами разбрасывается! Так никаких колес не хватит.
А колесо-то, колесо-то! Мчится все дальше и дальше; вот оно уже, подскочив на очередной ухабе, взвилось вверх, бешено рассекая воздух, крутанулось и, пролетев несколько метров, грохнулось оземь. Поднялась пыль, а колесо, вильнув, удержалось на ободе и устремилось дальше.
Я хмыкнул, пожал плечами и пошел вслед за ним
Шел-то я своей дорогой, это оно, колесо то есть, меня обогнало.
– Эй, мил человек, постой! – сзади слышен тяжелый топот и натужное дыхание. Я останавливаюсь и жду, повернув голову в сторону догоняющего меня человека. Он запыхался. Остановился передо мной, смотрит умоляюще:
– Ты, это… Колеса не видел?
Волосы и борода всклочены, в пыли весь, не поймешь: то ли черный, то ли седой.
– Твое, что ли?
Счастливая улыбка озаряет его лицо:
– Мое! Мое, – лихорадочно кивает он кудлатой головой, – где?
– Что, «где»? – удивляюсь я. На мгновение он столбенеет, потом выпучивает глаза, открывает рот: широко, как рыба, вынутая из воды.
– Колесо! – наконец выдыхает он.
– Ах, колесо, – понимаю я, – укатилось. – Я показываю куда укатилось колесо. Мужик следит за движением моей руки. Он хочет сразу сорваться с места:
– Давно?
– Да нет, только что.., – неопределенно отвечаю я
– За поворот? – опять спрашивает мужик, и взгляд его становится подозревающим. Я киваю. Мужик оглядывает меня с головы до ног, потом смотрит, почему-то, мне за спину. Я пожимаю плечами и хочу уйти, но в моей голове возникает вопрос, и я задаю его:
– А телега твоя где?
– Телега? – удивляется он.
– Ну да. Колесо-то откуда?
– Ах, колесо.., – он не отвечает, а обходит меня кругом и быстро убегает по дороге к повороту.
Я иду за ним, точнее теперь за ними: за колесом и его хозяином. Хотя я, конечно, иду по своим делам, это они куда-то заполошно бегут, дороги совпали…
Я ускоряю шаг: как-то скорее подсознательно. Не то чтобы мне было очень интересно, просто я понимаю, что иду очень быстро, нет, я уже бегу за ним – за хозяином укатившегося колеса.
Вот он – поворот. Сейчас я увижу его спину и спутанные волосы…
– Эй! Эй! Погоди! Да постой же ты!
Он далеко, но он меня слышит, оборачивается.
– Постой!
Но мужик только прибавляет ходу.
Не может же оно так долго катиться! В самом деле: дорога не под горку, чего оно так разогналось? На бегу я оглядываюсь по сторонам, всматриваюсь: в заросшую травой и одуванчиками обочину, в неглубокий овражец; надеюсь увидеть злополучное колесо, валяющееся в бурьяне. Но нет, его нет нигде!
Я догоняю мужика. Он сидит посреди дороги и плачет, размазывая пыльные слезы по заросшим щекам.
– Ты чего? – растерянно обращаюсь я к нему, не понимая его горя.
– Все! – подняв голову, сообщает он мне обреченно, – Все!
И столько обиды и тоски в этом «все», что я замираю и не нахожу в себе слов для вопроса или ответа. Стою рядом, как столб и смотрю на плачущего человека.