– Укатилось…
– Куда?
– Теперь все! Не знаю… Эх!
– Да валяется где-нибудь, найдем! – обещаю я несчастному владельцу колеса, поражаясь его слезам, – Бог с ним, с колесом! У тебя же где-то телега с лошадью остались. Давай, возвращайся. Я еще поищу, а ты меня догонишь. А то лошадь уведут.., – Я говорю все это, сам не веря себе, потому что вижу, как мои слова действуют на мужика. Лицо его сначала вытягивается, потом, неожиданно разглаживается и светлеет.
– Вставай, – говорю я, протягивая руку, чтобы поднять его с земли. Он улыбается, а потом начинает хохотать, разглядывая мое недоумение.
– Ты чего ржешь? Чокнутый, что ли? – Совсем теряюсь я
– Да ты не понял, паря! Ты не понял!
– Чего я не понял?
– Не мое это колесо, – мужик легко вскакивает, отряхивает руки, хлопает себя по штанам, чтобы сбить пыль.
– Не твое? Что ж ты мне голову морочишь! – Я начинаю злиться на него и на себя. Бегаю, как дурак, за ним и его деревяшкой!
– Это – Колесо Счастья! – светло улыбаясь, неожиданно сообщает мужик. – Раз в жизни такое встретишь, сможешь поймать, и все тебе будет…
– Вот оно что, – отвечаю, а сам вспоминаю бабкины рассказы про чудо-колесо, что катится где-то по дорогам…
А мы уже идем вместе туда, дальше, вслед за чудом по пыльной дороге и говорим, говорим…
Глава 43. Зима, или игры со смертью
Убежать некуда, со всех сторон подступает тьма. Она осязаемо-плотная, материальная, нестерпимо непроницаемая и холодная. При этом все тело стало мертвенно ледяным, до такой степени, что кипящая вода не могла его согреть. Вздувается, пузырится, краснеет кожа, плавает ошметками в кипятке, а мозг не хочет спасать тело. Мозг напряженно борется с наступающей тьмой. Только глаза живут, они не моргая пялятся в черноту, но не видят ничего…
Гул извергающейся воды, к которому давно привык слух, воспринимается, как вечный фон к черному «ничто». Постепенно какой-то посторонний звук примешивается и заставляет мозг включить дополнительную восприимчивость. Стук усиливается…
– Да! – неожиданно раздраженно орет глотка
– Выключи воду! Я не могу уснуть!
Голос, человеческий голос… Откуда в этой полной тьме человеческий голос? И что ему нужно?!
Тело начинает жить, нервы рапортуют о поврежденных участках кожи, сердце бешено колотится, легкие задыхаются от горячего пара… Свет! Яркий, искусственный…
– С ума сошла!
– Да у тебя здесь не продохнешь!
– Не твое дело!
– Ты скоро растворишься совсем в этой воде и уйдешь в трубу, в канализацию.
– Ну и что? Может, я этого хочу! Может, мне это необходимо!
– Тебе надоело жить?
– Мне надоело так жить!
– Ну так живи по другому.
– Закрой дверь! С той стороны.
Она включила свет и выключила воду. Все, смерти нет. Тени расползлись по углам и будут там сидеть до следующего раза.
С трудом подняв себя из эмалированного гроба, ему удается выбраться наружу. Его лица нет в зеркале. Значит, он умер? Чушь, это запотело стекло. Лицо как лицо, только постарело очень. Это от жары. Надо побриться…
Глава 44. Эволюция
Весной заехал Матроскин и забрал вконец ошалевшего Йоху в Москву.
Когда-то Йоха отвез его в будке ГАЗона в столицу, и благодаря этому Андрей поступил в Московский Университет культуры. Денег в тусовке отродясь ни у кого не было, а Йоха в те времена работал в книжной фирме и частенько разъезжал по всей стране, закупал продукцию.
Матроскин учился уже на третьем курсе, был страшно доволен, а свои поездки на сессии воспринимал, как великие праздники. В столице он успел влюбиться в свою сокурсницу Наташку. Это была возвышенная платоническая любовь. И теперь жаждал познакомить с ней Йоху.
Наташа работала в школе имени Галины Вишневской, преподавала актерское мастерство.
Йоха театра не любил. Он помнил свои юношеские обиды.
Дети, как дети. Йоха сам был таким же когда-то… Когда-то? Он и сейчас еще достаточно молод!
– Что я, в самом деле, выпал из реальности? Они не такие. Они живые, свободные, и я не вижу в них своих, таких далеких теперь комплексов.
Детские тела под музыку Эньи, сплетаясь и расплетаясь, рисуют узор жизни. Океан набегает приливами на берег, знаки Зодиака танцуют свой круг и вечная Луна встает над миром, освещая любовь.
Любовь, рождение, война, смерть…
Но снова, сплетаясь, рисуют детские тела жизнь!
Долой! Долой этот душный воздух, этот чад и дым. Прочь! Настежь окно! Никаких ставень, никакого стекла! Сорвать тяжелые шторы и – вон!