ей всё, что нужно было знать. Кабал расправил лист, повернул и подвинул к ней. Она уставилась в
контракт, но было ясно, что она не читает. Кабалу стало не по себе от ощущения, что она сейчас снова
начнёт плакать. Он вынул ручку и протянул ей.
— Подписывай. Сейчас же.
Она взяла ручку — её рука немного дрожала — и поставила подпись.
Кабал вышел навстречу новому дню. Последнему рабочему дню ярмарки. Ему нужна ещё одна
душа и у него есть все шансы на успех. "Но почему", — спрашивал он себя, — "я чувствую себя так
скверно?"
ГЛАВА 12
Кабал пощупал карман, в котором лежал только что подписанный контракт, чтобы
удостовериться, что он не исчез вследствие какого-нибудь злосчастного происшествия на квантовом
уровне. На месте. Он вздохнул; какая-то часть его всё-таки надеялась, что он исчезнет. Он устал,
устал сильнее, чем когда-либо на его памяти, а для человека, считающего сон злом, с которым
необходимо мириться, это означало очень сильно. Несмотря на это, его не тянуло прилечь. Значит, он
уже давно миновал то состояние, при котором легко засыпается. Кроме того, вдруг будут сниться
сны?
Он поправил на носу свои тёмно-синие очки и огляделся. Он находился в городе Пенлоу-на-
Турсе во второй раз, и то, что он видел, огорчало его. Полнейшая идиллия, именно такое место, в
какое нормальные люди мечтают переехать после выхода на пенсию, пока не обратятся за справкой в
свой пенсионный фонд и не получат в итоге загородный домик и психованного соседа-тубиста с
собакой и бейсбольной битой. В связи с этим возникал вопрос: куда переезжают пенлоуцы после
выхода на пенсию? Кабалу было всё равно. Это место необъяснимым образом беспокоило его.
Мимо пронёсся почтальон на велосипеде, улыбнулся, поздоровался и помчался дальше к
перекрёстку. Несмотря на то, что на дороге не было никого кроме него самого, почтальон
притормозил, глянул по сторонам и посигналил, прежде чем свернуть на главную дорогу. В этом
месте велосипедисты, включая почтальонов, соблюдают правила дорожного движения. Кабалу
пришлось повидать много странностей, из которых ходячие мертвецы были наименьшей. Он спасал
свою жизнь, убегая от хранителей Ключа Соломона, прятался от внимательного взгляда гаргульи Бок,
рассматривал — правда, осторожно, чтобы не заставить звучать — бронзовый свисток с жирной
надписью "QUIS EST ISTE QUI VENIT", выгравированной на нём. Однако, ничто не наполняло его
таким чувством скрытой опасности и тревоги, как этот вежливый и улыбчивый почтальон.
— Встретить бы ещё приветливого викария, и я точно в опасности.
Он обернулся и налетел на священника, деликатного, благообразного мужчину лет
шестидесяти-семидесяти.
— Прошу простить меня, сын мой. Я раздумывал о моей проповеди и...
Он не договорил и взглянул на Кабала поверх своих полукруглых очков.
— Да вы, должно быть, один из тех людей из бродячего балагана, смею заявить! Как
поживаете? Я очень рад знакомству с вами. Я викарий из церкви Святого Олава — это вон там.
Он указал в сторону маленькой приходской церкви, берущей за душу мастерством
архитектурного исполнения, на живописном, как с открытки, месте. Э
— Вы останетесь до воскресенья? Не хотели бы прийти на службу? Гостям у нас всегда хватит
места.
— Нет, боюсь, это не представится возможным.
— Конечно же, поедете дальше. В молодости меня такая разъезжая жизнь очень сильно
притягивала. А теперь, вот...
Он развёл руками и улыбнулся настолько ласково, что Кабал разрывался между двумя
порывами: ударить его или заключить в объятия.
— Да, мы уедем, — ответил Кабал, — но я бы всё равно не стал приходить. — Он улыбнулся.
— Я сатанист.
Викарий улыбнулся в ответ. Кабал ощутил необходимость глянуть на свою улыбку в зеркальце,
чтобы убедится, что она ещё производит тот устрашающий эффект, которого он добивался не один
год.
— Ничего себе, — сказал священник, к злости Кабала, не удивившись.
С тем же успехом можно было заявить о том, что предпочитаешь лето весне или питаешь
слабость к диетическому печенью.
— И как, счастливы?
Вместительный колчан с остроумными ответами неожиданно опустел. Кабал был готов почти к
любой реакции, кроме проявления сочувствия.
— Нет, — выдавил он наконец, — Не счастлив. Так получилось помимо моей воли. Это скорее
профессиональное. Намерен покончить с этим как можно скорее.
— Не стану оспаривать ваше решение. Видит Бог, не стану. Я не в силах его оспорить. Решение
ваше представляется мне очень мудрым. Что ж, надо идти. Доброго вам дня, сэр.
Кабал и не заметил, что жмёт священнику руку, благодарит за беспокойство и желает ему
приятного утра.
Кабал смотрел, как священник удаляется в направлении своей образцовой церкви, и был
уверен, что проповедь пройдёт остроумно, весело и интересно. Людям понравится ходить в церковь.
Он вдруг понял, что завидует им. Он остановился на этом ощущении, чтобы изучить. В чём же
проблема? Он уселся на удобно расположенную, не тронутую вандалами скамейку и принялся
приводить мысли в порядок. Он чуть ли не обрадовался, когда на другой конец скамейки села
маленькая девочка. Детей он терпеть не мог, поэтому был рад, что хотя бы в этом он всё ещё может
доверять своим ощущениям.
— Здрасьте, — сказала девочка, и улыбнулась ему щербатой улыбкой.
Кабал внезапно приуныл. Безумное желание найти женщину, где-нибудь осесть, завести пару
детей — по одному каждого пола — посетило его словно в кошмарном сне.
Поднявшись на ноги, он пробубнил нечто бессвязное насчёт разговоров с незнакомцами и
поспешил прочь. Нужно найти место потише, где он мог бы взять себя в руки. Короткая вылазка на
церковный двор закончилась спешным отступлением, так как его подошвы начали дымиться. Он и
забыл, как опасна освящённая земля в его бездушном состоянии. Ещё одно неудобство, от которого
он избавится тотчас же, как найдёт кого-нибудь. Ещё одного человека. То, что он забыл об опасности,
взволновало его: горящая обувь — опыт, который запоминается на всю жизнь. Однако, именно так и
случилось — он беспечно обо всём забыл, соблазнившись безмятежностью этого места. С каждой
минутой его плохое предчувствие усиливалось.
— Здравствуйте, мистер Кабал, — сказал Барроу, заметив его в конце короткого ряда
магазинчиков. — Позвольте заметить, у вас нездоровый вид.
— Не позволю, — сказал Кабал, словно из внутреннего источника черпая желчь. — Я
постоянно бледный. Я, — вдохновение ловко сделало пируэт в сторону, — склонен к бледности.
— Я заметил, — без упрёка ответил Барроу. — Я не о цвете лица. Я о том, как вы выглядите. У
вас растерянный вид.
Кабал подозрительно взглянул на него.
— А если и так? Что вам до этого?
Барроу улыбнулся. Кабала уже тошнило от того, что люди ему улыбаются. Его тошнило ещё
больше от желания ответить тем же.
— Это мой город, — сказал Барроу. — Мы здесь чувствуем себя ответственными за гостей.
— Да ну? Правда что ли?
Кабал подумал, что начинает говорить как старик: вроде бы и ворчит, а настоящей злобы не
испытывает. Его запал начинал гаснуть. Желание сбежать обратно на ярмарку, где он немедленно
окажется в скверном расположении духа, несомненно, посетило его, но было уравновешено, даже
перевешено, инерцией остаться в Пенлоу.
— У меня хорошие новости, — продолжил Барроу. — Я собирался на ярмарку зайти, подумал,