людского потока. Он не совсем представлял, с чего следует начать, чтобы слегка подтолкнуть
ярмарку. Возможно, он, помыслить противно, чересчур раздумывает над этой проблемой. Возможно,
следует довериться инстинкту. Он сознавал, что это непросто — его первым инстинктом всегда было
прибегнуть к разумному размышлению. Но, возможно, хотя бы на этот раз, ему следует прислушаться
к интуиции.
Он пытался очистить свой разум, пытался утихомирить тысячи жужжащих мыслей,
наполнявших его сознание, пытался не обращать внимания на шум толпы. Он продолжал попытки
собраться и сосредоточиться, пока не осталось ничего.
Вообще ничего.
Уж точно ничего полезного. Он раздражённо фыркнул и позволил своему разуму,
возмущённому даже несколькими мгновениями бездействия, заработать с прежней силой.
Недовольный тем, что эксперимент не удался, Йоханнес Кабал посмотрел прямо перед собой и
увидел зал игровых автоматов. Он был удивлён, когда Хорст настоял на том, чтобы добавить его в
комплект аттракционов. Но, как и всегда, его брат разбирался в том, что нравится людям. Было
непохоже, что автоматы сыграют большую роль в сборе душ, зато они вроде как выполняли
превосходную работу по сбору мелочи у тех, кто мог их себе позволить и раздаче её тем, у кого
заканчивались деньги. Замысел был в том, чтобы шоу размещались там, где шансов было побольше; в
тёмных уголках да мрачных палатках — вот где обсуждаются и заключаются сделки, честность
которых сомнительна с богословской точки зрения. Зал игровых автоматов, напротив, по большей
части задумывался, как центр перераспределения денежных средств, поскольку общеизвестно, что
непросто вводить людей в искушение, если они за вход заплатить не могут. Всё это Кабалу объяснял
мистер Кости, пока двое из самых причудливых выдумок Хорста — господа Косяк и Щебень —
строили зал. Как на ходулях расхаживали они на своих чересчур длинных, чересчур тонких ногах,
размахивая своими не менее длинными и тонкими руками. Они были в чёрных костюмах и тёмных
очках, с волосами противного жёлтого цвета, густыми как пряжа. Глядя на то, как они семенят взад-
вперёд и тявкают друг на друга на своём одним им понятном языке, Кабал всё больше убеждался, что
они были задуманы как уродливая пародия на него самого, но не желал реагировать на оскорбление,
высказываясь вслух. Как-никак, они знали своё дело, соединяя в хаотическом вихре железо, дерево,
стекло, краску и лак, давая на выходе игровые автоматы, механических скаковых лошадок и
багательные столы — скрупулёзно продуманные и бережно выполненные. Кабал любил
скрупулёзность и бережность, и потому проникся теплотой к Щебню и Косяку, но опять же, не желал
высказываться об этом вслух. Это доброе чувство разгорелось в нём при созерцании зала игровых
автоматов — результата их трудов. Ему захотелось испытать здесь удачу.
В помещении толпился народ. У одноруких бандитов какой-то человек постоянно проигрывал,
а рядом другому, одетому победнее, в это время шла удача. Оба не знали о марксистских нравах
игровых автоматов. В другом конце металлические обезьянки карабкались по металлическим
пальмам. На стрелковом стенде в окнах мрачного дома появлялись призраки и тут же получали град
пулек.[1] Рядом раздавала предсказания, сидя в прочном застеклённом ящике, механическая цыганка.
Цыганку, согласно надписи на вывеске в верхней части автомата, сделанной оранжевой, жёлтой
и чёрной красками, звали Госпожа Судьба. Она приняла облик молодой женщины в головном платке,
с серьгами в виде колец и с умопомрачительным декольте. Она сидела, неподвижно держа руки над
хрустальным шаром и молча ожидала, пока группа подростков, которые собрались перед её
автоматом, не перестанут пялиться ей на грудь и сопровождать это непристойными замечаниями.
Наконец, под крики товарищей один из них запихнул монетку в прорезь. Госпожа Судьба мгновенно
пришла в движение и послушно заглянула в хрустальный шар. В его глубине кружились и мерцали
причудливые цвета. Подростки притихли, в воздухе повисло напряжение — слишком реалистично
для дерева или гипса двигались руки механической цыганки, а пальцы её гнулись без всяких видимых
шарниров.
Она вдруг задрожала и тут же замерла, свет в хрустальном шаре потух, и к пацанам вернулась
былая храбрость. Затем сработал пружинный механизм, звук которого несколько секунд отражался от