нашим!
— Ура!
Публика не на шутку воодушевилась. Продавец попкорна уже нажил бы состояние.
— А скоро и вся страна! Весь континент! Вся плане...
Армия дружно охнула, уставив взгляды на саквояж за его спиной. Самые продвинутые
показывали туда пальцами. Руфус глянул одним глазом через плечо и ошарашенно вздрогнул,
затрепетав при этом шароварами. Кабал вернулся. Странно, но за полминуты, что его не было, он как
будто успел попасть под ливень, хотя на небе ни облачка. Он отряхнулся, снял шляпу, причесался
пятернёй, надел шляпу снова.
— Привет, Руфус. Ты, наверное, удивлён.
— Но... но я... я предал тебя...
— Да, забвению. У меня не было на это времени. Хотя, в некотором смысле, было. — И он
улыбнулся одной из своих фирменных улыбок. Самые впечатлительные солдаты Малефикара
заскулили от страха.
— Что, впрочем, не важно. Как я уже говорил, этот город — мой, Руфус. Продолжай на свой
страх и риск.
— Ты вкусил лишь ничтожную малость моей силы, Кабал! Приготовься испытать всю её мощь!
Руфус опять склонил голову, положил пальцы на виски, и начал бормотать под нос.
— Должен признать, перемещение застало меня врасплох. Чародей из тебя довольно слабый, но
случается, и тебе везёт. Поэтому, — Кабал поднял саквояж и открыл его, — больше я с тобой
рисковать не готов.
Руфус его не слушал, бормоча что-то на забытом языке древней неведомой цивилизации,
которая творила великие колдовские свершения, но так и не изобрела ни единого гласного. Кабал
продолжал свою речь, шаря рукой в саквояже.
— Твоя проблема, Руфус Малефикар, в том, что ты никогда не понимал, почему наука
вытеснила магию. Послушать ведьм да старых печальных волшебников у них в логовах, так всё
потому, что эльфы и лепреконы покинули этот мир. Или в том, что цинизм не даёт чудесам добраться
до наших сердец. Или в том, что дети в фей не верят. Чепуха. Я объясню почему: наука удобнее. Я
занялся некромантией только потому, что по-другому добиться того же невозможно. А когда дело
доходит до прикладных наук и технологий, любой зануда с учёной степенью и в халате сможет
творить чудеса похлеще Мерлина.
Руфус не на шутку рассердился. Его заклинание могло сработать в любую секунду. Кабала это
по-прежнему не волновало.
— Ты впустую потратил свою жизнь и свои способности. Ты это понимаешь? Наука позволяет
делать что угодно дешевле, проще, и гораздо...
Огоньки заплясали вокруг головы Руфуса, когда колдовство достигло максимальной силы.
Кабал вздохнул. Его никто не слушал.
— И гораздо, — продолжил он, — быстрее.
Он достал из саквояжа револьвер и быстро сделал три выстрела. Хоть Руфус и крупный
мужчина, в него попало столько свинца, что можно было отряд солдатиков сделать. Первый же
выстрел прекратил все бормотания, и когда его подхватили, он только кряхтел.
С возрастающим ужасом при мысли, что умирает, он посмотрел на Кабала. Моргнул, не веря,
что жить ему оставалось считанные секунды. Он сделал странное умоляющее движение — прижал
руки к груди и протянул ладони к Кабалу — как будто тот мог повернуть время вспять и как-нибудь
спасти его. Затем тело Малефикара предало его, и он тяжело рухнул головой вперёд, как не смог бы
ни один живой человек. Огоньки плясали вокруг трупа, пока и им не пришло время исчезнуть.
— Итак, — сказал Кабал, — что же мне со всеми вами делать?
Армия Малефикара всей толпой переминалась с ноги на ногу. Они тоже не знали. Послышался
крик:
— Наш новый лидер!
Крик быстро подхватили и разнесли по пустоши.
— Наш новый лидер, Кабал! Кабал! Наш новый лидер, Кабал!
Кабал убрал оружие.
— Так и быть, — сухо сказал он. — Можете работать у меня на ярмарке. За мной.
Армия выстроилась позади него, а он зашагал к городу.
— Только учтите, — бросил он через плечо. — Придётся заполнить кое-какие бумаги.
Огромный Спрутоглав на дне ведёт веков учёт,
Конец всех нынешних времён планируя вперёд,
Когда для полчищ своих слуг врата он отопрёт
Под звуки песни Тчо-Тчо.
Айе! Фхтагн! Фхтагн! Шаб-Ниггурат!
Мы будем с ними, чтобы посмотреть на этот ад,
Начисти сапоги, нас ждёт дорога, брат.
Конец времён, встречай нас!
Конец времён, встречай нас!
Конец времён! Встречай! На-а-а-а-ас!
— И никаких песен!
[3] Классический пример предложения грамматически верного, но семантически бессмысленного.