так-то просто удивить, и Карлтон ничем не хотел выдать то, что случилось. Он надеялся, что это
зрелище произведёт нужный эффект. Они прошли по мощёной дорожке, которой давно уже никто не
ходил, повернули у ненужного больше моста, и были на месте.
— Ну что сказать? — произнёс Барроу, достал кисет и начал набивать трубку. — Охренеть
можно!
Станция и вправду опять появилась.
Эту станцию построили столетием раньше, раньше даже, чем был изобретён фотоаппарат,
который запечатлел бы её первоначальный облик. Даже тогда, возможно, она не выглядела так же
хорошо, как сейчас. Красиво выкрашенные водосточные трубы спускались от желобов на крыше,
черепица на которой была положена с аккуратностью, превосходящей скромные человеческие
возможности; бригада из двадцати профессиональных кровельщиков с синдромом навязчивых
состояний и микрометровыми резьбомерами могли бы промаяться год и близко не подобраться к
подобному совершенству. Окна — такие чистые, что, казалось, они по собственной воле отталкивают
грязь и жир — все до единого держались в рамах так крепко, как ни один кусок стекла никогда не
держался. На крюке у двери в зал ожидания висело пожарное ведро; свет не видывал ведра краснее, а
песка внутри такого чистого, что любой разрыдался бы, затуши в нём кто-нибудь сигарету.
И всё же...
И всё же, вид сверхъестественно красивой станции не понравился Фрэнку Барроу. Совсем не
понравился. Она казалась ему холёной, лоснящейся и очень довольной собой. Даже пятеро
мальчишек, нарисованные на автомате с шоколадками выглядели как-то противно и пугающе.
Впрочем, так всегда и было. Барроу всё пытался разобраться, в чём дело, когда открылась дверь
кабинета станционного смотрителя и — о, ужас — появился сам смотритель.
Он увидал Барроу и Карлтона и направился к ним, каждым шагом демонстрируя врождённую
энергичность и непринуждённость.
— Фрэнк! — находясь ещё в десяти футах от них, крикнул смотритель. Он подошёл и хлопнул
его по плечу. — Видал? Ну не чудо ли?
Он махнул рукой в сторону станции и моста, который они только что перешли. Барроу
обернулся и впервые обратил внимание на железную дорогу. Рельсы были сделаны из какого-то
чёрного, тусклого металла и лежали на шпалах, на первый взгляд, красного дерева. Барроу
повернулся к смотрителю.
— Доброе утро, Уилф. Как себя чувствуешь?
— Как себя чувствую? — от души засмеялся он, — Сам-то как думаешь? Ну не чудо ли? Старая
станция опять появилась. Да что там, ещё лучше той. А вот гляди-ка, гляди. — Он заткнул большие
пальцы в карманы жилета и встал в позу. — Новая форма! Блеск, а?
Барроу не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел такую необычную ткань — чёрную с
вкраплениями серого, как у крота с взъерошенной шерстью.
— Блеск! Рад видеть тебя счастливым, Уилф!
— А я рад снова быть счастливым, ты уж мне поверь. Снова в строю, а? — Он по-детски
радостно засмеялся. — Чудеса!
— Да, — спокойно сказал Барроу.
Он бросил взгляд на Карлтона — тот разглядывал смотрителя со странным выражением на
лице, как человек, который, разбив яйцо, обнаружил там любимого игрушечного солдатика,
потерянного в пять лет.
— Ты сильно расстроился, когда станцию закрыли и сняли рельсы.
Лоб Уилфа пошёл морщинами.
— Да. То был ужасный день.
— Ужасно было видеть, как друг загибается. Мы же тогда всем миром собрались тебе на
помощь. Да ты и сам знаешь.
— Ну да, все были очень добры.
— Вот-вот, мы очень огорчились, увидев, как ты свисаешь с моста в петле.
— Ну да, — задумчиво сказал Уилф. Затем он просиял, — как бы то ни было, надо работать.
Сегодня вечером поезд придёт. Нужно не ударить в грязь лицом перед нашими гостями. Хорошего
утра, Фрэнк, Джо. Заскочите, когда дел будет поменьше. Выпьем по чашечке.
Он повернулся и зашагал назад к платформе, остановившись, чтобы помахать им у двери в
кабинет.
— Боже мой, — тихо сказал Карлтон, — Боже, Боже, Боже.
— Отставить святотатство. К тому же, не думаю, что это божьих рук дело.
— Но, но, — Карлтон показывал на закрытую дверь кабинета, — он же умер.
— Знаю. Должен сказать, для мёртвого он весьма неплохо выглядит.
— Мы сами вынимали его из петли, — сказал Карлтон.
Барроу схватил его за локоть и потащил прочь.
— Мы его похоронили. Ты ведь тоже там был.
Он пытался вспомнить доказательства необратимости смерти, в которых до сегодняшнего дня