— Я так понимаю, ты хочешь стать Одиночкой? — Фил смотрит на меня не моргая. Его проницательные светлые глаза буквально заглядывают в каждый уголок души, ищут ответы на все свои вопросы, отражающиеся в его взгляде, в моей голове, роясь там и разбрасывая все мысли, аккуратно рассортированные.
Положительно киваю и опускаю взгляд в ноги. Отчего-то смущение завладевает мной, мне кажется, что я говорю глупости.
— Тебе плохо быть в команде?
— Нет, совсем не плохо. У меня довольно хорошие и стабильные отношения со всеми сокомандниками, но выбор у меня не велик. Женщинам труднее всего укрепиться в Лагере, чтобы не потерять своё место, даже в том случае, если у меня есть достаточно сильные покровители. Я просто не исключаю варианта, что с Патроном что-то станется, а меня отдадут прямиком в руки Мастеру.
— И что в этом плохого? — на выдохе произносит Док, возвращаясь глазами к документам. Он ведь понимает, что напечатанные слова не изменятся и не поменяются местами только от того, что он будет их постоянно перечитывать?
— А то, что тогда у меня не останется ничего от свободы. Ты, может, и не знаешь всех нюансов и всего масштаба проблемы, но меня моя участь напрягает. Я хочу дышать, а не задыхаться.
Фил качает головой в задумчивости, почёсывая подбородок.
— И ты решила всё продумать наперёд, чтобы не остаться с носом? — я снова киваю. Вот человек, который понимает мои намерения. Не Руслан, не Аэлита и не Гэри. Док, который по сей день считается Одиноким игроком, при этом служа на благо местного общества. У него своя должность, причём очень хорошая и устойчивая. Он может почти в любую минуту сорваться по своим делам, о нём не подумают плохо, никто не будет сеять зерно сомнения, узнавая украдкой о его планах. Примерно такое течение жизни мне и нужно.
— У меня есть другой вариант, но мне он совершенно не нравится, что бы я не ощущала… — я осекаюсь на половине предложения, резко поднимая голову на Фила, моля всех богов о том, чтобы он не догадался, что я хотела сказать. Тупица. Сначала думай, потом говори.
— Так-так, а это уже интереснее, — гадство! Услышал и, кажется, понял.
— Мастер хочет сделать меня своей Соул для того, чтобы мне ничего не угрожало. Но это случится тогда и только тогда, когда я дам своё согласие. То есть, заставлять меня никто не будет, решение принимаю только я.
Филипп откладывает бумаги и кладёт голову на кисти, упираясь локтями в поверхность стола. Кровь приливает к щекам, я смущаюсь, как маленькая девочка, которая увидела, как взрослые целуются. Чёрт, почему так сложно об этом говорить?
— Ну и что тебе не нравится? И что значит твоё «что бы я не чувствовала»? — многозначительно улыбается главный врач, догадываясь, что я имела в виду.
Блять.
— Я глупая! — восклицаю и начинаю смеяться, запрокидывая голову назад. Док смеётся вместе со мной, прекрасно всё понимая. — Кажется, после всего случившегося, я начинаю что-то испытывать к нашему Мастеру. Хотя всем организмом и разумом надеюсь, что я просто себе надумала это.
Признание — вещь серьёзная. Прежде чем признаваться кому-то в чувствах, стоит сначала признаться в этом самому себе, чтобы до конца всё осознать. Похоже, себе я уже призналась в том, что что-то начинаю чувствовать к Мастеру. Как не вовремя пришло ко мне это понимание.
— Так почему бы тебе не согласиться?
Хороший вопрос, на который сразу ответить будет очень сложно. Что меня останавливает? Неизвестность, страха перед ней и, конечно же, многочисленные слухи. Зная Мастера лично и зная его непосредственное участие в моей судьбы, нужно только бежать от него подальше. Но как только я оказываюсь с ним лицом к лицу, ноги приклеиваются к полу, а мозг потихоньку перестаёт работать. Я каждый раз убеждаю себя, что мне это не нужно, что он мне не нужен, а я не нужна ему. И каждый раз ощущаю покалывание в грудной клетке.
— Фил, я, в первую очередь, карьеристка. Да, я считаю себя семейным человеком, потому что у меня уже был опыт.
— Боишься обжечься?
— Именно.
По-прежнему болтаю ногами, думая о своём. Угораздило же. Почему ко мне это пришло сейчас? Может, всё случилось намного раньше? Все стычки с Мастером часто заканчивались не особо хорошо, но иногда он вёл себя странно, улыбаясь, называя меня настоящим именем, смотря каким-то непонятным мне взглядом. Мы вечно спорим и ругаемся, потому что оба слишком упёртые, чтобы признавать себя неправыми или виноватыми. Схожесть, такая разрушающая нас обоих, что сил не остаётся и вовсе на что-либо другое.
— Мастер довольно своеобразный человек. Он не будет уступать в чём-то кому-либо. Его обязаны слушаться все в любом вопросе. Ты — единственная, кто почти не подчиняется ему. И я это заметил, да, наверное, не только я, но и многие, кто с вами знаком.