Сайо кивнула, сделала два жеста одной из женщин — та поднялась и увела Тару. Йона с Сайо пошли в душевую.
Душевая была в правом от текущего коридоре. Они вошли. Йона сразу же увидела здесь такие же оранжевые часы.
— Почему время такое? — спросила Йона. — За окном уже сумерки надвигаются.
Сайо улыбнулась:
— Это Атлантическое время. Время 30-го западного меридиана, потому что чаще всего мы там и находимся. Меняют редко. Если только надолго куда-то отправляемся.
— Ясно, — улыбнулась Йона. — Интересно... А сколько здесь... в текущем меридиане?
Сайо взглянула, прикинула в уме:
— Восемь пятьдесять девять, — ответила она, после чего объяснила где что находится. Отворила ключиком металлический шкафчик на стене.
— Мыло приходится держать взаперти, — сказала она, протягивая зеленоватый прямоугольный кусок. — Мыши могут съесть. Или дети.
Мыло оказалось смесью глины и водорослей. Также Сайо дала ей губку, которая, как и мыло, оказалась натуральной.
— Сильно не жми, не скручивай, иначе раскрошится, — предупредила Сайо. — Воду экономь.
Йона кивнула. Она разделась, зашла в кабинку. Коснулась пальцами волос, чтобы распустить. Ощутила под руками комок с остатками красивой прически, которую она с мамой делала для Маркуса. С грустью она распустила ее.
— У нас не самый плохой квартал. Даже теплая вода есть, — услышала она голос Сайо, намыливаясь.
Йона хмыкнула и спросила:
— А у кого-то нет?
— Не во всех кварталах есть. Где-то трубы с горячей водой не проложены, им приходится греть в кухне и потом мыться сообща, помогая друг другу.
Пока Йона мылась, раздался глухой удар где-то вдали, потом шелест.
— Что это? — вздогнула Йона.
— «Рыболов». Система для ловли морской живности, сбора водорослей. Тут по соседству расположена.
Наконец, Йона вышла, вытерлась большой грубой тканью, служившей полотенцем и оделась.
— Хочешь я приберу твои волосы? — Сайо достала из кармана своего комбинезона крупный деревянный гребень и красную ленту. — Не бойся, они чистые, — улыбнулась Сайо, глядя на то, как Йона смотрит на принадлежности.
— Хорошо, — сказала Йона.
Они сели на длинную скамью, тянувшуюся посредине помещения от края до края. Сайо поглядела на Йону с тоской, словно вспоминая о чем-то, будто не могла насмотреться на нее.
— Тебе сколько? — спросила она.
— Шестнадцать.
— У меня тоже была дочь, — едва улыбаясь сказала Сайо, не сводя с нее глаз. — Она сейчас была бы, наверное, как ты.
— А где она? — спросила Йона. — Извини. Тебе, наверное, больно об этом говорить.
Но та лишь улыбнулась:
— Ее забрали. Для опытов.
— Для опытов?
Сайо снова улыбнулась. «Странная реакция!» — подумала Йона.
— Я уже давно не плачу по ней, — продолжая улыбаться, сказала Сайо. — Воспоминания о дочери — больше не боль, а величайшая драгоценность. Это единственное, по-настоящему ценное, что у меня есть.
Сердце Йоны сжалось и она неуклюже обняла Сайо. Та в ответ обняла ее — так тепло, что на миг почудилось, будто она в объятиях своей мамы. Из глаз Йоны потекли слезы.
— Ничего, доченька, ничего, — шептала Сайо, утирая ей слезы своими тонкими, шершавыми пальцами...
Глава 12
Йона думала, что все уже поели и она будет одна, но, видимо, еду принесли не так давно, так что за столом они были все вчетвером. Алекс и Тара поглощали пищу довольно торопливо, Матхаи ел размеренно. У соседнего столика сел Марио. За столом с другого ряда сидели две девушки и время от времени напряженно улыбались.
Йона присоединилась к своим спутникам. Волосы ее были сплетены в тугую, аккуратную косу.
— Блин, знал бы я, что тут так воняет, никуда бы не пошел, — негромко сказал Алекс, оглядываясь вокруг. Тон выдавал раздражение и злость.
— Узнал, что подземная часть города поделена на машинные кластеры, — сказал Матхаи. — И каждый жилой квартал обслуживает несколько таких кластеров.
Йона оглядела принесенную еду. Супы, пироги, какие-то щупальца, большие раки, странный хлеб зеленого цвета. Еда оказалась неплохой, несмотря на свой вид. Пока она ела, ей думалось о людях, которые это готовят, об их каждодневном старании покормить остальных вкусно и сытно; о людях «нового улова», которым предстоит сюда заселиться и погрузиться во всю эту тьму — буквальную, самую что ни на есть настоящую тьму, в прозябание, и не иметь надежды отсюда вырваться. Судьба мамы могла бы стать такой же, не окажись та столь же одаренной, как и родители...