— Как же все-таки машина могла так пропасть? — Нину разбирало любопытство.
— Как, как… Сам голову долго ломал, — отозвался Якуб. — Только одно приходит в голову: тщательно замаскированный схрон, загодя устроенный прямо на дороге. Перекрытие из мощных бревен, как на мосту, открывается перед самой машиной, та проваливается, крышка захлопывается — и никаких следов.
В те времена поверить, что службы безопасности ради утверждения официальной версии способны обработать десятки свидетелей, готовы были, пожалуй, все. Лишь много позже у Нины стали появляться вопросы. Даже десятки лет спустя никто из свидетелей не ставил под сомнение основные факты официальной версии. В некоторых деталях — да, сомнения были. В основном — по части того, кто и откуда попал в генерала. Да и слишком много было свидетелей — и боя, и транспортировки генерала в госпиталь, и в самом госпитале. Зачем отец тогда рассказал ей ту версию, которая явно расходилась с известными фактами и которую никто и ничем не мог подтвердить? Разве что спецслужбам требовалась легенда о таинственном и прекрасно информированном противнике в собственных рядах, гораздо более коварном, опасном и неуловимом, нежели банды УПА, чтобы оправдать свое усердие в поисках этого замаскированного врага? Впрочем, и это — только домыслы.
Во время очередного приезда Нины к отцу в Люблин тот устроил ей посещение Майданека — одного из крупнейших нацистских концлагерей, расположенного неподалеку от столицы воеводства. Казалось бы, девочка успела уже навидаться всякого, но то, с чем столкнулась она там, потрясло до глубины души. Сутки после этой экскурсии ее бил озноб, еще несколько дней она попросту не могла заснуть, а когда измученное бессонницей тело ненадолго проваливалось в дрему, приходили жуткие кошмары.
Сознание не могло свыкнуться с этим зрелищем не только безжалостного массового умерщвления, но и расчетливой скаредности в утилизации трупов убитых. Газовые камеры и печи крематория, кучи пепла сожженных с несгоревшими черепами и крупными костями, склады, забитые одеждой и обувью убитых… Современный каннибализм, хладнокровно поставленный на промышленную основу, организованную с немецкой педантичностью. После увиденного становилось странно, как это наши бойцы в 1945 году не передушили всю Германию голыми руками.
К счастью, долго пребывать в состоянии полного оглушения не позволили дела. Генерала Речницкого вызвали в Москву, и вскоре варшавский поезд уже нес их в столицу.
5. Ничего подписывать не буду!
Когда они прибыли с отчетом по уже знакомому адресу, их развели по разным кабинетам. Нину провели в комнату в подвальном этаже, коридоры которого были выкрашены унылой серой краской и освещались тусклыми лампочками, дававшими желтоватый свет. Там ею занялся молодой офицер с капитанскими погонами, преисполненный сознанием собственной важности. Усадив ее на металлический табурет, привинченный к полу посреди комнаты, он сам устроился за письменным столом и стал с нажимом объяснять, что ее отец подозревается в присвоении конфискованных ценностей и вообще «ополячился», откуда недалеко и до предательства интересов Родины. А потому от нее требуется дать подписку, что она обязуется доносить обо всем замеченном…
— Ничего я подписывать не буду! — заявила Нина.
— Ах, так? Ладно, — пренебрежительно-угрожающе бросил капитан, — тогда посиди здесь, подумай, — и с этими словами он вышел, выключив свет, заперев за собой дверь и оставив Нину одну в полной темноте.
Просидев взаперти довольно долго, она почувствовала потребность посетить туалет. Особо не раздумывая, девочка подошла к металлической двери и стала лупить в нее что есть мочи снятой с ноги туфлей на высоком каблуке с металлической набойкой. Звук получился достаточно гулкий, да к тому же Нина подняла истошный визг.
Довольно быстро за дверью раздался голос — не прежнего капитана, а кого-то довольно пожилого:
— Ну, что тебе надо?
Девочка вывалила на него каскад требований и вопросов:
— Выпустите меня в туалет! Где отец? Куда вы его дели?
— Да откуда мне знать, кто твой отец и где он? — отозвался пожилой голос.
— Немедленно открывайте! А доносчицей я все равно не буду! — продолжала настаивать Нина.
Пожилой голос помедлил и произнес:
— Хорошо, открою. Только ты от двери отойди и сядь на табуретку.
— Зачем это еще?! — возмутилась она. — Надоело уже на ней сидеть!
— А ты все-таки отойди и сядь на табуретку. Порядок такой, — терпеливо уговаривал голос из-за двери.