Был я в деревне под Тель-Авивом: живет там трудовой народ. Дети живут отдельно, но каждый день навещают родителей. Питание общественное, без самообслуживания — работают дежурные. Пища простая. Деньги выдаются только на книги и журналы. Дома скромные, но с удобствами. Женщины все работают.
Но есть и другие израильтяне — богачи. Нам рассказывали, что особенно преуспевают спекулянты земельными участками...
Спросили меня как-то: «Кем вы себя считаете по национальности?» — «Да, — ответил я, — положение мое «сложное»: я еврей — по крови, русский — по культуре, советский — по воспитанию».
По просьбе посольства и организаторов Олимпиады выступаем с сеансами и лекциями. Меня как энергетика послали в Хайфу, где пребывает электрическая компания. Осмотрел я ГРЭС в Хайфе. Сотрудники компании объяснили, что энергетика Палестины была основана Рутенбергом — он окончил Технологический институт в Петербурге. (Они рассказали, что он по решению ЦК партии левых эсеров в 1905 году участвовал в убийстве провокатора Гапона, а затем эмигрировал в Палестину. По их словам, Рутенберг решил, что будущее Палестины в поливном земледелии и это должно быть реализовано с помощью электронасосов. С этой целью он построил на реке Иордан гидростанцию мощностью 6 тысяч кВт. В войну 1947—1948 годов гидростанция была разрушена.) Сеанс в Хайфе затянулся, подают мне записку... от Умберто Нобиле! Оказывается, Нобиле не забыл русский (после своей неудачной экспедиции на дирижабле к Северному полюсу итальянский специалист некоторое время работал в Москве), сообщает, что хотел меня повидать, но уже поздно и ложится спать — Нобиле был в гостях в Хайфе у своих друзей-шахматистов.
На следующий день мне показывают север Израиля, посетили арабскую деревушку — бедность, водоснабжение плохое. Ночью на такси отправляюсь в Тель-Авив. По дороге нас не один раз останавливали патрули — уже тогда было неспокойно.
И эта Олимпиада закончилась победой советской команды. Пришлось мне сыграть несколько красивых партий; Глигоричу интереснейший эндшпиль проиграл.
Обстановка в команде вначале была не очень дружная. Это было весьма опасно, особенно учитывая те споры, которые могут возникнуть при назначении на игру (надо выбрать на матч четырех участников из шести), — каждый избегает черным цветом играть лишнюю партию, да еще против сильного гроссмейстера — тогда можно на своей доске и первого места не занять! Решил помочь я руководству делегации и создал, как в британской палате общин, «теневой» кабинет — в него вошли все участники, кроме Петросяна. Наш капитан Котов быстро сообразил, что к чему, и свои действия согласовывал с теневым кабинетом!
Когда вспоминаю я Палестину, прежде всего думаю о трудовых евреях и арабах, населяющих эту красивую землю. Через три года после Олимпиады там вспыхнула война, которой пока конца не видно. Вероятно, там может быть прочный мир, и он будет, если трудовому люду, который там живет (или имеет право жить), никто не будет мешать извне — ни нефтяные магнаты-арабы, ни американские толстосумы-евреи.
Вернулся я в Москву и вновь окунулся в кибернетические дела. Ответа из Академии наук нет. Пошел тогда к Цыпкину; в свое время показывал я Якову Залмановичу свою докторскую, неужели он в шахматном алгоритме не разберется?
Цыпкин на помощь пригласил своего товарища — профессора Д. Юдина, специалиста по прикладой математике. Говорили весь вечер, оставил я свою работу, ответа так и не было. Десять лет спустя профессор Юдин был рецензентом моей книжки «О кибернетической цели игры» и дал очень хороший отзыв, но тогда моя работа ему не понравилась...
Звонит профессор М. Шура-Бура (он тоже специалист по прикладной математике) и предлагает повидаться. Познакомились мы осенью 1961 года: после опубликования моей статьи «Люди и машины за шахматной доской» студенты-математики МГУ устроили вечер-диспут о шахматной программе (Шура-Бура и этим интересовался).
Михаил Романович принял меня в присутствии молодых доктора физико-математических наук Евграфова и кандидата Задыхайло. Они читали мою рукопись, оказывается, академик Келдыш поручил Шуре-Буре решить вопрос о возмбжности начать работу. Евграфов отказался работать, он писал учебник. Задыхайло явно хотел, но Шура-Бура не позволил: «Идите к Адельсон-Вельскому в ИТЭФ, там готовая шахматная программа, с ними и советуйтесь...»
Пошел в ИТЭФ, часа три говорили мы с Адельсон-Вельским. «Зерно истины в этом есть, — сказал Георгий Максимович. — Мы охотно бы работали вместе с вами над этим алгоритмом, но что делать? Нам запрещают работать и над нашей программой. Вот если бы получить указание от Академии наук...»