Пошел в эту редакцию к Н. Прокофьевой.
«А кто может дать отзыв?»
Объясняю, что положительный — Рамеев; отрицательный могут дать Шура-Бура или Адельсон-Вельский.
Наталья Борисовна засмеялась:
— У нас есть и свои рецензенты. Николай Андреевич, отзыв на рукопись Ботвинника дадите? Нет, нет, тут не по истории шахмат, здесь кибернетика.
Так судьба свела меня с Криницким!
Пришел я к нему в ГВЦ Госплана СССР — Кривицкий был главным математиком вычислительного центра. Говорили четыре часа. Только через три часа я Догадался, что Николай Андреевич не усматривает разницы между горизонтом и предельной длиной варианта. Объяснил — и стали понимать друг друга.
Высокий, чуть сутулый, усики, очки, словно земский врач из рассказов Чехова, Криницкий много лет был военным; прошел всю войну, а затем стал научным работником. Очень честный, прямой и упрямый, говорить с ним трудно. Но, как умел видеть Рагозин, так и Криницкий видит то, чего другие не замечают. Поговоришь с каким-нибудь академиком, потом вспоминаешь разговор и только плечами пожимаешь; поговоришь с Кривицким, вроде ничего хорошего нет, а потом начинаешь понимать задачу глубже!
Николаю Андреевичу и идеи и рукопись понравились. Возился он со мной долго, выправлял текст (с математической точки зрения), замечаний было много.
—- Николай Андреевич, может, перепечатаем, а то в издательстве не разберутся?
— Что вы, что вы, — хитро усмехнувшись, ответил мой собеседник, — в издательстве должны видеть работу редактора!
Однако и по редакции научно-популярной литературы не так просто было издать книгу, там тоже был издательский совет. К счастью, председателем совета был академик К. Островитянов (мы с ним были в добрых отношениях) — Константин Васильевич пропустил книгу без задержек.
В начале 1968 года книжка вышла в свет.
Все это время я немало играл в турнирах. В конце 1966 года третий раз поехал в Гастингс; играем в новом помещении на горе, вентиляции нет — душно. Состав турнира: молодой Мекинг, Балашов, Кин, Хартстон, Базман... Все висело на волоске (в начале турнира я зевнул ладью Кину), но счастье улыбнулось, и завоевываю первый приз.
После турнира вместе со старым другом Барри Вудом, редактором журнала «Чесс», отправляемся в трехнедельное турне по Англии и Шотландии. Вуд только приобрел новенький «Остин-1800» и обкатывал его в поездке.
Жил Вуд в Соттон Колдфилде вблизи Бирмингама, в собственном доме (за треть века Вуд еще не выплатил всей его стоимости) — дом большой, но и семья большая. Когда мы выступали недалеко (миль за 200), то в субботу приезжали отдыхать в Соттон Колдфилд.
Вуд — маленький «капиталист», у него своя миниатюрная типография, и без задержки он печатает как свой журнал, так и книги. В молодости он был и редактором, и рабочим, сейчас — только редактор!
Были мы и на юге, и на востоке, и на северо-западе (в Шотландии), и на западе страны. Шахматы в Британии стали более популярны, чем до войны; сейчас в Англии шахматистов не меньше, чем в Голландии.
Вуд сам переводит шахматные комментарии с русского на английский; если еще учесть, что я немного знаю английский, то неудивительно, что мы нашли общий язык...
Выступления проходили по стандарту: сначала беседа с журналистами, потом говорил Вуд, потом сеанс и снова беседа. Во время сеанса Вуд открывал книжный ларек, кроме книг, были карманные шахматы, значки, шахматные галстуки и пр.
Наиболее сильные шахматные клубы в университетах; хороший признак — появились молодые шахматисты. В Ноттингеме, Кембридже и Оксфорде сеансы были наиболее трудными.
Шотландия чтит память Бернса, книжку его стихов мне подарили в Глазго. Шотландцы были удивлены, узнав, что я читал Бернса, — они не слышали о переводах Маршака. «Это замечательно, — вступает в нашу беседу Вуд, — осталось только перевести Маршака, и англичане смогут читать Бернса...» Язык Бернса недоступен современному англичанину.
В Лондоне едем с капитаном шахматной команды советского посольства Н. Берденниковым в палату общин; шахматисты посольства нередко играют матчи с шахматистами парламента. Осматриваем палату общин и палату лордов, церковь палаты общин. Наконец член палаты общин мистер Силвермен (мы с ним давно знакомы — по Москве и Бирмингаму, он шахматист первого разряда) проводит нас в шахматную гостиную, где собираются члены парламента — шахматисты.
Во время ленча обсуждается всякая всячина, в основном связанная с шахматами. Один шахматист-консерватор решил меня попытать в другой области: