Конечно, я охотно согласился, ибо это было признанием; легче будет организовать в Москве работу над составлением программы. Вскоре пришел и перевод, сделал его некто Артур Браун. Кто он, я тогда не знал (потом выяснилось, что Браун — научный обозреватель газеты «Нью-Йорк тайме»); понял лишь, что он не шахматист, так как он не знал шахматных терминов на английском, русский язык знал неплохо, книжку изучил во всех тонкостях!
Когда мы с Криницким трудились над рукописью, и мой редактор усматривал какую-либо параллель между ЭВМ и человеком, Николай Андреевич каждый раз использовал кавычки. Браун, вероятно, не видел в этой аналогии ничего плохого и — удивительное дело — все кавычки Криницкого снял, а те, которые поставил до редактирования автор, оставил!
Попросил я одну девушку, хорошо владеющую английским, переводить мне с листа на русский, а сам следил по русскому тексту. Как получалось какое-либо смысловое разночтение, производилась дополнительная проверка и, если нужно, исправление. Перевод был приведен в полный порядок.
В 1971 году книжка в английском переводе вышла в свет. Издана была отлично. Браун в своем предисловии хвалил меня, будто я Лев Толстой. Отклики за рубежом были благоприятные, лишь в одном английском журнале появилась такая грубая рецензия, что ее предвзятость была очевидной.
Очень мне хотелось опубликовать предисловие Брауна в Москве — опять же в целях пропаганды. Редакция «За рубежом» сначала согласилась, потом отказалась. Собственно говоря, нужно было опубликовать не все предисловие, а лишь страницы полторы машинописного текста. Наконец сотрудники «Комсомольской правды» предложили это опубликовать на страницах газеты с тем условием, что одновременно будет опубликовано и интервью с советским специалистом.
Криницкий согласился дать интервью, если я ему помогу. Написал вопросы за журналиста (слава богу, знаю, что они обычно спрашивают) и ответы за Криницкого (его я тоже изучил). К моему удивлению, Николай Андреевич внес исправление: он заявил, что никакого отношения к эвристике алгоритм Ботвинника не имеет, Ботвинник, де-мол, познал самого себя и свой метод мышления формализовал в виде алгоритма!
Газета наконец с опозданием опубликовала интервью Криницкого — и только! А жаль, добрые отношения с газетой были прерваны; лишь в 1975 году они были восстановлены. Потом уже выдержки из предисловия Браунч были опубликованы в журнале «Зарубежная радиоэлектроника»...
Последний мой успешный турнир был в январе 1969 года в Вейк-ан-Зее (Голландия). В фирме «Хохофен» (большое металлургическое предприятие) работает сын первого президента ФИДЕ А. Рюба (кстати, супруга Рюба-младшего свою молодость провела в доме, в котором сейчас помещается советское посольство в Гааге). Под руководством Рюба-младшего уже многие годы проводится традиционный фестиваль: турнир гроссмейстеров, турнир мастеров, женский турнир, а на конец недели съезжаются многие любители шахмат, чтобы сразиться за шахматной доской в рамках этого же фестиваля.
Жили и играли в студенческом общежитии. У каждого отдельная комната, но стены такие тонкие, что все слышно.. Душевая холодная, в середине турнира я, не проверив наличия горячей воды, принял холодный душ и простудился. Хорошо, после семи туров имел шесть очков, так что с этим запасом сумел дотянуть до дележа первого места.
Собственно, надежд на успех было мало, так как в йартии с Портишем я долго стоял на проигрыш. Но при первом доигрывании венгерский гроссмейстер упустил простой выигрыш; лежу в постели (простуда) и работаю с карманными шахматами. Входит Керес: «Как дела?»
Объясняю, что вот если бы удалось получить такую позицию, то ничья, но как этого добиться — не знаю... Керес взял шахматы, подумал немного: «А нельзя ли так сыграть?»
Глянули мы друг на друга и... захохотали. Не могли успокоиться долго, настолько просто, неожиданно и изящно было решение, предложенное Паулем. Конечно, партия закончилась вничью, и Портиш не стал победителем турнира!
После турнира — традиционный банкет человек на 100, а может, и больше. Впервые он был проведен сразу после войны, после первого фестиваля; тогда голландцы голодали, и меню «торжественного» обеда поневоле было скромным: гороховый суп. Шли годы, десятилетия, но гороховый суп остался. Я отведал две тарелки — вкусно, да, кроме супа, мороженого и кофе, ничего не было!