- Не совсем так, милая маленькая донна, - мягко возразил Резанов. - Мы только недавно заговорили по-французски, а при царице Екатерине и императоре Павле мы больше говорили по-немецки.
- А вы видели императрицу Екатерину? Вы, может быть, разговаривали с ней когда-нибудь? - встрепенулась Консепсия, уставившись на Резанова.
- Да, и не раз...
- Расскажите о ней, сейчас расскажите, хорошо? - попросила Консепсия и тихо, мечтательно продолжала: - Она счастливая, она умела наслаждаться жизнью и властью. Мы много говорили о ней с подругами в нашем монастыре... Нас ищут, - сказала она, прислушиваясь.
Поблизости были слышны голоса моряков и донны Анны.
- Когда-нибудь расскажу, непременно расскажу, - пообещал Резанов. - А теперь, раз вы так любите все французское, я вам предложу вот что: у меня много интересных французских книг, хотите читать?
- Прекрасно, прекрасно, буду ждать с нетерпением...
- Чего это ты будешь ждать с нетерпением? - с подчеркнутым испанским акцентом спросила, приближаясь, донна Анна.
- Это наш секрет, не правда ли, мосье Резанов? - жеманясь перед офицерами, ответила Консепсия, и они присоединились к гуляющим.
- Я очень люблю носиться верхом по горам и по берегу моря, но не с кем, - возвращаясь домой, щебетала Консепсия. - Мой обожатель, вы его видели, не любит верховой езды. Кроме того, он в моем присутствии все больше молчит, а это скучно. Иное дело другой мой поклонник, из Монтерея, вы его там, наверное, увидите, но он и приезжает не очень часто, хотя и пользуется всяким предлогом.
- А они вам нравятся, эти ваши обожатели? - спросил Резанов.
- Как вам сказать, мосье Резанов, скажу вам откровенно, в монастыре мы только и говорили, что о любви и о искусстве нравиться и повелевать, а я теперь больше проверяю усвоенную теорию на практике, чем увлекаюсь сама.
"Очаровательна в своей непосредственности", - подумал Резанов и сказал:
- По-видимому, вы усиленно применяете пройденную вами науку на практике, - оба мои офицера уже у ваших ног.
- Я это сама заметила, - засмеялась Консепсия. - Но это не то, все не то, мосье Резанов, о чем я мечтаю...
Богатые подарки, присланные на следующий день Резановым всему семейству Аргуелло и монахам, очаровали их. Консепсия получила предназначенное для японцев роскошное французское зеркало высотою в четыре аршина, в тяжелой раме, украшенной золочеными амурами. Большой любитель шахматной игры падре де Урия, как маленький ребенок, радовался украшенным золотом шахматам из слоновой кости с доской из редчайших уральских самоцветов. Дон Люиз был в восторге от подаренного ему прекрасного английского охотничьего ружья с золотой насечкой.
Дарить было что, так как у Резанова остались неиспользованными все подарки, приготовленные для японского императора и его двора. Некоторое количество он предусмотрительно захватил с собой.
Тяжелое зеркало тащила на руках чуть ли не вся команда корабля под руководством егеря Ивана. В матросской щегольской форме, исключительно стройный, с легким загаром на приветливом юношеском лице, он заметно выделялся среди других матросов.
Передавая донне Консепсии записку, Иван взглянул на испанку и, густо покраснев, сказал по-французски:
- Его превосходительство приказали мне не уходить, пока не будет поставлено зеркало там, где вы лично укажете, и не скажете: "Вот так хорошо".
- Кто вы? - спросила Консепсия, протягивая ему руку. - Почему я вас никогда не видела?
- Я матрос, - ответил смущенно Иван, держа руки по швам.
- Нет, вы не матрос, - сконфузилась Консепсия, - но вы, - она улыбнулась, - невежа... - И, вновь глядя ему в глаза, решительно протянула руку. Обожженный взглядом, Иван вспыхнул до корней волос и, чуть-чуть пожав поданную руку, поднес ее к сухим, горячим губам.
- У вас все матросы на корабле говорят по-французски, мосье Резанов? спросила в тот же вечер Консепсия.
- Нет, только один, а что?
- Голову дам на отсечение, что он переодетый аристократ, - решительно заявила она.
- Вы дешево цените вашу прелестную буйную головку, дитя, - засмеялся Резанов, притянул ручку Консепсии к себе и крепко прижал ее ладонь к своим губам в долгом поцелуе.
Через пять дней из Монтерея вернулся от губернатора гонец с письмом на имя Резанова.
"Я эгоистично рад, - писал губернатор, - что ваше превосходительство, хотя бы из-за необходимости ремонта корабля, вынуждено подольше погостить у нас. О том, чтобы вам были предоставлены все возможные удобства и услуги, я одновременно даю распоряжение исполнительному и талантливому юному коменданту.
Однако, простите, ваше превосходительство, но я никак не могу допустить вас совершить верхом столь долгий и утомительный путь ко мне в Монтерей и собираюсь немедленно выехать сам, чтобы повидать вас в Сан-Франциско. Смею думать, что гостеприимная семья дона Аргуелло и в особенности его прелестные дочери не позволят вашему превосходительству скучать.
Я рассчитываю быть в Сан-Франциско между 5 и 7 апреля.
Примите, ваше превосходительство, уверения в совершеннейшем моем почтении".
"Боится пустить внутрь страны", - подумал Резанов, прочитав письмо в присутствии Аргуелло и монаха, а вслух сказал:
- Как вы здесь все любезны, господа! Мне будет трудно перещеголять вас, когда вы будете моими гостями в Санкт-Петербурге: дон Арильяго жертвует своим покоем и приедет сюда сам. Это чересчур любезно.
- Он хорошо знает, как это будет приятно вицерою и королю, - ответил ему Аргуелло.
Дни бежали незаметно. Дипломатическое ухаживание Резанова за Консепсией с каждым днем успешно двигалось вперед. Не двигалось только дело приобретения запасов продовольствия для русских колоний.
Несмотря на то, что значительную часть дня весь экипаж "Юноны" проводил у Аргуелло, по крайней мере по два раза в день Резанов посылал егеря к Консепсии то с запиской, то с книгами, то с тем и другим. Необходимость заставляла дорожить этой перепиской. В ответных записках Консепсия сообщала много интересного о том, что происходило за кулисами неизменных любезных отношений.
Когда 7 апреля приехал старик дон Жозе де Аргуелло, он застал у себя моряков, запросто беседующих с сыном. Взглянув на Консепсию, он понял все и укоризненно покачал головой. Офицеры тотчас скрылись в комнаты барышень, спасаясь от задержавшегося внизу губернатора, и сбежали черным ходом...
О приезде губернатора громогласно возвестил пушечный салют, приведший офицеров сначала в изумление, а потом в тревогу, так как после девяти выстрелов из крепости все они услышали их повторение - так выдала себя батарея, скрытая за мысом: раньше ее не было.
Официальное приглашение губернатора было передано утром монахами. На недоумение, высказанное Резановым, падре Педро, смеясь, заметил:
- Неужели мы, святые отцы, хуже офицеров?
- Я бы не выражал своего недоумения, - в тон, шутливо сказал Резанов, если бы святые отцы привезли мне приглашение к его святейшеству папе римскому, но удивился, если бы получил такое приглашение через офицеров.
- Мы живем в Америке, - примирительно заметил де Урия, - и, видит бог, ничего, кроме искренности, в этих делах не понимаем...
По дороге к губернатору Резанов спросил отца Педро, дано ли, наконец, разрешение продать ему хлеб.
- Я вам скажу совершенно конфиденциально, - ответил монах. - Губернатор перед самым отъездом из Монтерея получил от вицероя из Мексики эстафету о том, что Россия с нами уже начала или собирается начать войну.
- Какой вздор! - натянуто засмеялся Резанов. - Да разве я бы пришел к вам, если бы мы были враги?
- И мы с отцом Жозе так же сказали, а он спросил: "А вы знаете, где два исчезнувших их корабля?"
- Резанов пожал плечами и про себя подумал: "Кажется, они больше боятся нас, чем мы их..."