От Муравьева уже позже вернулся Молчанов. Разговор продолжал вертеться около Николая.
- Странно, - сказал Невельской, - всей Европе известно, как искусно умеет царь носить желаемую для него маску.
- Да? - улыбнулась Нелли. - Тогда послушайте... К больному дяде император приезжает ежедневно. Как только приедет, я сейчас же к себе... И вот вчера собираюсь бежать, а дядя Петя сжал руку, не выпускает и делает знак остаться. Сердце упало, но делать нечего, отвесила реверанс. Взглянул, и увидела я, что он меня узнал. Что же он сделал? Поставил стул так, чтобы меня не видеть, уселся около постели и так просидел двадцать минут. А я все время не знала, что мне делать с глазами, куда их девать: на него посмотреть страшно, потому что не скроешь ненависти, но страшно и за дядю - не вынесет моей и своей обиды. Ушел, конечно, не простившись. А с дядей после этого визита пришлось повозиться - припадок повторился.
До утра проговорили об Иркутске.
Через три дня резвая тройка уносила Невельского с неразлучным спутником подполковником Мишей Корсаковым снова в далекий Иркутск, навстречу заслуженному счастью. В ногах покоился знакомый кожаный кошель с письмами ответами из Петербурга.
17. СВИДАНИЕ ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ
В половине марта Невельской был уже в Иркутске. Здесь он сделал официальное предложение Кате и на правах жениха проводил с ней все свои досуги, а их на этот раз было непривычно много: то в скромной квартире Зариных, то у Волконских или у одинокой в пустынном генерал-губернаторском доме Екатерины Николаевны. Оба не дичились общества, но все же не забывали и ставшего приятным сердцу пыльного архива, наполненного интересными для обоих материалами. В архиве Катю забавляло то, что здесь она выступала в роли осведомленного руководителя, в то время как в других местах сама благоговела перед тем же человеком и смущалась.
Казалось, что сизоносый старичок архивариус явно стал манкировать службой: вечно находились у него какие-то неотложные дела в генерал-губернаторской канцелярии. Он исчезал на целые дни, обязательно подчеркивая Кате перед уходом, что он не вернется совсем. При этом он с ласковой усмешкой посматривал на своих гостей и заставлял их краснеть.
- Он явно покровительствует нашему тет-а-тет, - смеялся Невельской, крепко обнимая Катю, как только захлопывалась дверь.
Другим любимым их местом была безалаберная комната чудака Сергея Григорьевича Волконского с его пахнувшими дубленой овчиной и лошадиным потом "кондовыми", по его выражению, мужиками, с подаваемым горячим, вприкуску чаем.
Недовольно фыркая, сверкающая снежной белизной накрахмаленных передничков и наколок горничная втаскивала громадный поднос со стаканами, блюдцами и сахарницей. За ней два дюжих парня волокли полутораведерный помятый и запущенный, пузатый, со старыми потемневшими потеками самовар. "Все равно изгадят", - рассуждали в людской и "князев" самовар никогда не чистили и не протирали.
Усаживаясь здесь надолго, Невельской и Катя учились у гостей и хозяина сельскому хозяйству и практической житейской мудрости. Робко спрашивали, не решаясь высказать свое мнение, а больше молчали.
Довольный удачным опытом посадки посланного на Амур картофеля, Сергей Григорьевич предлагал Невельскому отнестись к овощеводству всерьез, рекомендовал подходящие сорта капусты, моркови, огурцов. Вопросы овощеводства живо задевали гостей-сибиряков, и беседа подчас принимала оживленный характер спора.
Красотою Кати восхищались вслух, но не одобряли.
- С собою везешь? - спросил однажды Невельского почтенный и важный, стриженный в скобку, бородатый гость, прищурясь на хрупкую, стройную как тростинка Катю и, не дожидаясь ответа, решительно добавил: - Не бери, не прочно - обузою будет. Потому, - пояснил, - городская жена, красавица... Тебе не царевна-недотрога нужна, а баба-лошадь, во! - и он широко развел руками.
Невельской смутился, Катя вспыхнула и съежилась.
- Обиделась, - сказал снисходительно и добродушно старик, заметивший, как Катя стремительно выхватила из кармана платок и смахнула непрошеную слезу.
- На то воля божия, что сотворил тебя красавицей-недотрогою: тебя на руках носить, наряжать да любоваться в столице, на паркетах да на шелковых заморских коврах, а не мокрые зады детишкам подтирать, - пояснил он.
Слезы хлынули из глаз Кати. Она поднялась и вышла.
- Не хотел я обидеть, видит бог, не хотел, - примирительным тоном заговорил бородач, качая головой и обращаясь к Невельскому, собиравшемуся последовать за Катей. - Как не полюбить такую королевну! И ростом взяла и обличьем. Посади против себя и любуйся, наряжай в шелка да атласы. Это правильно... Ну, а там что будешь с ней, в Охотском, делать? Гиляки-то еще хуже наших якут!.. Да с детьми, как пойдут, как устроишь? Подумал об этом деле, ваше высокородие? В год враз загубишь красоту, а потом кручиниться будешь всю жизнь, что не сберег!
- Полно, Павел Секлетеич, пороть дурное, - вмешался хозяин, - посмотри на мою Марию Николаевну: и она жива, и дети, слава богу. И меня, как видишь, спасла. А такая же, поди, хрупкая была, как и эта барышня!
- Твоя-то княгинюшка горя немало с тобою нахлебалась, что и говорить, а лебедушкой-красавицей до сих пор осталась, верно. А как ты думаешь, ежели бы всего этого не пришлось пережить, неужто хуже бы стала? И первенца-то не потеряла бы, чай... Ну, а что бы ты сказал, ежели бы она да не выдержала?
Волконский нахмурился.
- А по-моему, так: с собой, как хочешь поступай, ты сам себе владыка, а жену тебе, богом данную, побереги.
Невельской вышел искать Катю. Нашел он ее на половине Марии Николаевны в тот момент, когда, не видя, что он вошел, она обнимала Волконскую, ласкалась к ней и взволнованно говорила:
- Все это хорошо, но ответьте мне, милая, голубушка, как всегда, прямо и честно: если бы для вас повторилось то же самое несчастье и вы знали бы о всех предстоящих мучениях, как бы вы поступили второй раз, теперь?
Мария Николаевна не отвечала.
- Ну, милая, ну, скажите! - просила Катя, уже заметившая Невельского, стоявшего в напряженном ожидании ответа Марии Николаевны.
- Я поступила бы так же, - тихо, но твердо ответила Мария Николаевна, уже отбиваясь от напавшей на нее сияющей Кати.
- Вы слышали, милостивый государь? - притворно строго спросила Катя, нахмурив брови и оборачиваясь. - Ну вот!
Положение Геннадия Ивановича, твердо решившего оставить Катю в Иркутске, стало затруднительным, тем более что он вполне разделял рассуждения "гадкого старика", как окрестила его Катя, теперь почувствовавшая под ногами почву. Из женщин Невельского продолжала поддерживать одна генерал-губернаторша. На это скромная и всегда сдержанная Катя решилась сказать, что она рассуждает, как избалованная француженка, и что ее, по-видимому, напугало трудное путешествие на Камчатку и Аян, но что русские женщины рассуждают иначе и едут сюда теперь за ссыльными мужьями сотнями.
Эта новая тема - как именно должна поступить Катя - стала злободневной, перебросилась и в девичий институт. Неделикатная публика утомляла жениха и невесту расспросами. Институтская молодежь стояла на стороне Кати. Катя превратилась в героиню и тут же почувствовала на себе тернии славы: огласка заставила отказаться от тихой, скромной свадьбы.
Подходила страстная неделя. От Кати Невельской узнал, что к этому времени, как и ежегодно, в Иркутск съедутся окрестные декабристы под предлогом говения и встречи пасхи. Такой предлог для приезда действовал у властей безотказно. Катя смеялась, рассказывая, что в свое время получил разрешение на приезд и католик Лунин и атеист Петр Иванович Борисов.
- Зачем им эти съезды, могущие повредить им? - спросил Невельской.
- Они таким образом подводят итоги своей деятельности за год... Это очень важно, - добавила она, видя удивленное лицо Геннадия Ивановича, - так продолжается и даже крепнет между ними связь. Они проводят съезды в виде дружеской беседы, но к ней готовятся, и в зависимости от того, кто присутствует из посторонних случайно, домашняя беседа принимает тот или иной характер. Свои, домашние, в случае присутствия посторонних, стараются по возможности отвлекать их салонными разговорами.