- Ваша супруга сходить не хочет! - доложил Невельскому капитан "Шелихова" Мацкевич.
- Что-о! - заорал тот, как ужаленный, и, не прерывая распоряжений, приказал: - Возьмите силой!
Через минуту барахтавшаяся в сильных руках и оскорбленная насилием Катя была брошена в лодку. Она задыхалась от негодования, но скоро успокоилась, когда увидела спасенных женщин, теперь дрожавших уже за судьбу оставшихся на "Шелихове" мужей...
- Мой муж тоже там, вместе со всеми! - успокаивала Катя плачущих. - Там не опасно.
Люди на берегу оказались гиляками, соседями Петровского, до которого не дошли десяток верст.
Барк разгружали несколько дней. Значительная часть запасов погибла...
На Петровской кошке все оказалось благополучно - Орлов просто не слыхал выстрела. На якорях на рейде, стоял русский корвет "Оливуца", командир которого Сущев бросил тотчас на спасение "Шелихова" весь свой экипаж...
Изогнувшаяся длинной дугой, нырнула в море песчаная унылая кошка. Три бревенчатых домика для нескольких десятков человек команды, офицеров и семьи Орлова. Ни кустика кругом, ни травинки. Кошку резко отрезала от остального мира плотная стена угрюмого и безмолвного векового леса.
- И это все?
Катя присела на невыкорчеванный мокрый пень, сгорбилась и поникла головой. Минут через десять, однако, справившись с собой, сосредоточенная, прямая, высокая и величественно красивая, она прошла в казарму устраивать семейных. Не выплакавшие всех слез женщины продолжали всхлипывать, уткнувшись носами в уцелевшие подушки, теперь уже о погибших в море кастрюльках и сковородках. Некормленые ребята пищали.
- Полно, душечки, плакать! Всем тяжело!.. Обживемся, да еще как! раздался бодрый голос Кати. - Давайте устраиваться как-нибудь. А прежде всего накормим ребят. Молоко не пропало? Давайте обсудим вместе, как и что делать дальше.
- Не чаяли мы никак, не гадали! - раздались голоса. - Мы думали, заживем на раздолье! А тут на тебе - ни кола, ни двора!
- Сами будем устраиваться, как захотим. Ну, давайте прежде всего молоко... У нас всего три коровы; потребуем по три кружки каждой матери на детку! Идет?
- А остальное?
- Остальное - больным, когда случится, и слабым. Правильно?
- Правильно, - повеселели женщины.
- Молочное хозяйство от мужчин отберем. Кто возьмется за молочное хозяйство?
- Аграфена Ивановна, - дружно заявили все.
- Теперь квартира. Где тут поставить перегородки и устроить кухню? Общей кухней будет ведать стряпуха, при ней кухонный мужик.
- А ты? - раздался чей-то робкий голос.
- Я?.. У меня тоже орава не малая: тут не то что накормить, это пустяки, тут одной штопки белья не оберешься.
Увлекшись своими разговорами, не видела, как тихонько подошел и в изумлении остановился Геннадий Иванович: вместо шаловливой Кати перед ним стояла зрелая женщина - хозяйка, умевшая, когда нужно, распорядиться, устроить. Вот она какая! И откуда у нее эти русские, простые слова?
- Я ненадолго, - сказала женщинам Екатерина Ивановна, поворачиваясь к мужу, - управляйтесь тут поживее. Ублажу своих, зайду еще, потолкуем об огороде.
- Вот что, - тотчас же заговорила она пораженному мужу, - пришли нам, голубчик, сегодня в казарму плотника поставить перегородки и засади его, и из солдат, кто умеет, делать столы, табуреты, кровати.
Невельской поморщился.
- Если будет возможно... Людей мало, Катя.
- Нам нужны мастера, взамен мы освободим двух, не нужных нам, - и она объяснила, каким образом.
- Хорошо, - сказал Невельской и запнулся.
- В чем дело? - спросила она спокойно.
- Я должен уехать: около Николаевского поста маньчжуры подстрекают против нас гиляков - не дали Орлову рубить лес. Пришлось приостановить строительство...
- Да, - немедленно согласилась Екатерина Ивановна и добавила: - И чем скорее, тем лучше: надо восстановить наш русский авторитет.
Это быстрое согласие, не сопровожденное ни одним словом сожаления о разлуке, больно кольнуло самолюбие влюбленного Невельского. Обида не прошла и тогда, когда с Катиной стороны последовал полный беспокойства вопрос:
- Надолго ли?
Кое-как устроившись на ночь в одной из двух комнаток Орлова, Екатерина Ивановна долго не могла сомкнуть глаз. Амур встречал их рядом неприятных сюрпризов: потерей продовольствия и имущества, гибелью "Шелихова" и "Охотска", выброшенного, как оказалось, бурей на берег, визитом каких-то американских кораблей и возмущением гиляков... "Что это, скверное предзнаменование или просто вызов на борьбу? Надо держать себя в руках... Завтра же напишу письмо Марии Николаевне Волконской".
И, успокоившись, она крепко заснула.
С утра закипела работа: в Петровском завизжали пилы и застучали молотки. Поливали огород, разбитый Орловым; разбивали площадь под новый большой; толковали насчет устройства парников, сруба для колодца... Невельской решился ехать, не ожидая разгрузки "Шелихова".
Бошняк, Березин, двадцать пять солдат на байдарке и вельботе составили отряд для разведки.
Не оставил Невельской в покое и остальных членов экспедиции: мичман Чихачев с "Оливуцы" и топограф принялись за съемку южной части амурского лимана.
Оставшийся пока в Петровском Орлов приготовлял материалы для постройки дома - начальнику экспедиции и второго, для казарм, - запасался на зиму топливом и готовился к далекому походу на шлюпке для обследования реки Амгунь и Хинганского хребта. Высказанное Невельским неудовольствие нерешительными действиями Орлова в Николаевском угнетало его, сделало необщительным и угрюмым.
Екатерина Ивановна почувствовала себя одинокой. Заходили, правда, изредка офицеры с "Оливуцы", она была им рада, но они как-то дичились.
Закончились работы по спасению грузов "Шелихова". Сущев охотно поделился своими запасами: к чаю и манной каше появился сахар. Немного повеселели, но долгое отсутствие Невельского смущало и беспокоило...
Вернулся он только через месяц. Чихачев и топограф, закончившие работу на лимане, тоже вернулись и, не отдохнувши, тотчас же отправились с Орловым на Амгунь и к Хингану.
- А где же Бошняк? - спросила Екатерина Ивановна.
- Бошняка я назначил командиром Николаевского поста. Березин - его помощник и уполномоченный Российско-Американской компании - торгует. Там уладилось все просто, и, что всего забавнее, гиляки теперь усердно помогают строиться - рубят и таскают лес, - пояснил Невельской. - Жаль, что сама не увидишь, как бойко идет с ними торговля у Березина.
Плохо устраивалось дело с почтовыми сношениями. Правда, взявшиеся за почту тунгусы принимали пакеты на Аян охотно, но внушить этим детям природы важность дела никак не удавалось - на "писку" они смотрели, как на нечто хотя и весьма таинственное, но несерьезное: письма пропадали или доходили до Аяна через случайные руки с таким опозданием, которое исключало возможность руководить действиями подчиненных. Эго раздражало обе стороны...
- А все же что ты думаешь о декабристах? - спросила мужа Катя на следующий день.
- Что я думаю? Да почти что ничего. Тогда дело прервалось неожиданным письмом Лунина "с того света", и все оборвалось: я только успел узнать, что они существуют и не изменились, но их сущности, чем они живы, так и не узнал.
- А если я вам, господин Невельской, преподнесу лунинский катехизис, что вы на это скажете? - Она помахала над головой какой-то тетрадкой, вынутой из ящика комода.
- Там увидишь, - обнял ее Невельской и ловким движением выхватил из ее рук тетрадку. Это было письмо Лунина, в котором он собрал то, что ему хотелось оставить в наследство друзьям-единомышленникам.
Письмо стало любимым чтением на прогулках Кати вдвоем с мужем в лесу; оно не только читалось, но и подолгу обсуждалось.
"Я хочу, - писал Лунин, - чтобы эти немногие, заветные мысли жили в ваших сердцах и сердцах ваших потомков до тех пор, пока они не обратятся в действительность. Умру с уверенностью в этом, и умирать мне будет легко..."