— Хотел что-то спросить, Пацан? Спрашивай.
— А почему «Тормоз»?
Спайк фыркнул в кулак, потом не выдержал — и заржал. Высокий ковбой с хлыстом только усмехнулся. Усмешка эта мне очень не понравилась.
— Потому что тормозит других, — ответил Спайк, отсмеявшись. — Которые, на его взгляд, слишком резкие.
Мне бы, дураку, после этого заткнуться, но я зачем-то выпятил грудь:
— Мой папка — не резкий! Вы поаккуратнее с ним!
Это вызвало новый взрыв хохота. Засмеялся даже Тормоз; у него и смех был угрожающим, ни дать ни взять — лай. Он же ответил мне.
— Не переживай, Пацан. Что я, дурак — шпорить призового жеребца? Пока приносит деньги — ему бояться нечего.
— А если перестанет?
— А ты знаешь о чём-то, о чём не знаем мы? — улыбнулся Спайк. — Нет? Ну, тогда беспокоиться не о чем. Вот увидишь — всё будет славно!
Знаю — он имел в виду их поездку с отцом, и что тот соберёт деньги, и что меня отпустят… но неожиданно оказалось — его слова относятся к моему плену. Вернее, к месту, где мне предстояло быть пленником. Я почему-то решил, что меня ведут в какой-нибудь подвал, или в камеру с настоящими решётками вроде тюремных, которую оборудовали на стадионе специально, чтобы держать в ней деток невезучих парней, задолжавших Трэвису… Но нет — меня провели парой лестниц — всё время вверх; потом был коридор с ковром на полу, потом какой-то холл, опять коридор, ряды дверей с номерами. Я зачем-то начал запоминать их — но зря: «моя» дверь оказалась без номера. Спайк свистнул, и она сама открылась передо мной.
— Заходи, Пацан. Располагайся с комфортом.
Я зашёл. Дверь закрылась за мной — снова по свисту. В комнате, где я очутился, целую стену занимал огромный аквариум, где плавали здоровенные рыбины таких расцветок, которых, я думал, не бывает в природе. Полстены напротив были телевизором с изменяемой диагональю — наверняка из тех, что способны передавать не только изображение и звук, но и движение воздуха, и запахи. Ещё одна дверь — наверно, в туалет — была слегка приоткрыта… а посредине комнаты стоял диван.
Это был не диван, а целый диванище! Дома у меня остался другой, любимый — но этот со временем тоже мог бы влюбить в себя. Огромный, мягкий, способный изменять форму, он просто-таки звал развалиться на нём и бездельничать. Встроенные в подлокотники пульты оказались универсальными — но, видимо, тоже были настроены на условный свист, потому что на голосовые команды реагировать не желали.
Пришлось разбираться с ними вручную. Быстро поняв, как управлять телевизором, я раздвинул экран во всю стену и стал пробовать остальные кнопки. Самая главная нашлась почти сразу же: при нажатии на неё в полу открылся лючок и снизу поднялся столик с угощением — ведёрком жареных крыльев, двумя бутылками колы, чипсами, бургерами… Когда я наелся, то по приколу надавил кнопку ещё раз — и поверите ли: стол уехал и вернулся, снова накрытый! Интересно, он каждый раз так будет? Это ж не тюрьма — это какой-то рай… Надо бы сказать мистеру Вильямсу, чтоб оставил меня в заточении на подольше!
Ничего круче в моей жизни попросту не было. По телику как раз начался отличный матч, и я вдруг понял, что не буду особенно скучать, если отец задержится в своём врательном турне. Нет, конечно — к Большой Неделе я, может, и заскучал бы — но до неё ведь ещё целый месяц. Отчего бы не провести этот месяц в своё удовольствие? Ну и потом, разве не сам отец говорил вчера, сидя на пустокубе с банкой пива в руке: «Только тут, в поездках, и отдыхаешь… Дома ма мигом в работу запряжёт!»
Полностью согласный с этим утверждением, я заёрзал на диване, пытаясь устроиться поудобней, выудить из ведёрка крылышко посочней и не пропустить, как «Доджерс» под рев трибун берут пятый иннинг. Но стоило мне разлечься, как король, заедая бейсбол вкуснющими крыльями, как над самым ухом раздалось:
— Привет!
***
Никогда бы не подумал, что умею прыгать вверх из положения лёжа — но оказалось, умею, да ещё и как! Включите такой прыжок в программу олимпийских игр, и вы увидите — некий Марти Фостер будет в числе призёров!
Приземлившись обратно на диван, как кошка — то есть шипя, недовольно и испуганно — я взял себя в руки и осмотрелся, не забыв придвинуть ведёрко с крыльями поближе к себе. За спинкой дивана стоял сухощавый паренек моего возраста — светловолосый, белый, с глазами странного цвета — зеленовато-серыми. «Откуда он взялся?» — удивился я… и увидел ту самую приоткрытую дверь, которую даже не подумал проверить. Да уж — наивно было считать, что меня поселили в одиночную камеру: жратвы-то выдают на десятерых!