— Ну, нет! — улыбнулся отец. — Этикетки у нас будут новые. Крышки — тоже! — загадочно подмигнул он и умолк, видимо, надеясь на догадливость сына.
Однако я знал способ его разговорить.
— Как ты вообще с ними пересёкся? — спросил я, изображая равнодушие.
— С кем? С русскими? Ты не поверишь: в Торонто, на «Дистиллери» — это такая рождественская ярмарка под открытым небом. В тот раз туда полштатов съехалось: гостиницы — битком, ну вот меня и подселили в спортзал, к «джентльменам из восточной европы». Оказалось — просто пугать не хотели: думали, если узнаю, что селят к русским — сразу же откажусь. Но твой отец не из таких — он не пойдёт на попятный, увидев спортзал, где в три смены спят три сотни человек — и все угрюмые, бородатые, в спортивных костюмах…
— А почему в три смены?
— Ну так коек было всего сто! — заулыбался отец, словно бы заново переживая то приключение. — Вообще, оказалось, русские — неплохие парни. На ирландцев похожи: любят подраться, выпить не дураки. Вместе держатся — когда есть, против кого. Долго держались против меня; пришлось, как у них говорят, «кулаком прописаться». Ты, наверное, помнишь: из Торонто я тогда вернулся слегка помятый…
«Слегка помятый», ага! Да на нём живого места не было — левая рука в гипсе, синяки вокруг глаз, одна бровь заштопана… И вдобавок он явился вдрызг пьяный! Самое смешное — всё это сошло бы ему с рук, если бы он не наследил на ковре — роскошном белом бабушкином ковре. «Мне все равно, где ты пропадаешь и с кем пьешь! — орала она так, что стены тряслись, — но чтоб дома все было чисто! Мало мне одного Эйба, язви его в кость! Если превратился в свинью — иди в хлев, проспись! И не вздумай мне перепутать хлев с гаражом! И чтоб ковёр к утру снова был белым!».
Клятвенно пообещав исправиться, отец, как обычно, подпряг к работе меня. Когда все уснули, мы скатали ковёр и прокрались в ванную, где распределили роли: я, забравшись внутрь, поливал ковёр горячей водой, а отец выбирал его на себя и шуровал щёткой, используя край ванны в качестве стиральной доски. Но скоро мы с ним поменялись: я оттирал ковёр щёткой, на полу, а отец похрапывал, устроившись в ванне. Впрочем, я был не в обиде, потому что по итогам даже подзаработал — выморщил у него пятёрку за обещание молчать, что ковёр чистил не он.
— А из-за чего вы подрались? — спросил я поскорей, чтоб отец не вспомнил про ту пятёрку. — Поспорили?
— Ага, — кивнул он, прилаживая воронку к горлышку одной из помоечных… в смысле, авторских бутылок. — Об истории. Представляешь: они не хотели признавать нашей роли в победе над странами Оси во Второй Мировой!
Это прозвучало так, будто Железная Ти заговорила вежливо. Я, наверно, чем-то выдал своё удивление, потому что отец слегка обиделся:
— Ну да, об истории… А что? Думаешь, раз я не кончал колледжей, то спутаю высадки в Нормандии и в Заливе Свиней, или «Бурю в пустыне» с Панамской операцией? — он ловко, не глядя начал наполнять бутылку нашим «отменным пойлом». — Вот и они так думали, но я их уел: рассказал им, как твой прапрапрапрадед на Тихом воевал. Представляешь: русские вообще не в курсе той войны, сколько там погибло крепких кораблей и хороших парней! Ладно хоть, Тимотей Фостер тогда прихворнул, а то оказался бы с другими бедолагами на Гуаме. Не хлопай глазами — дай новую бутылку!
Я исполнил его просьбу — а он продолжал:
— Представляешь, русские думают, что мы сразу Бомбу скинули — будто бы не было ни Мидуэя, ни Гуадалканала… Тот, который со мной спорил, всё слюной брызгал: только и можете чужими руками, да издалека! Ну я ему и приложил — доказать обратное, и на меня его друзья кинулись, а уж на них — все остальные, потому что вроде как нечестно бить впятером одного! Потом в больницу меня возили за свой счёт, а после даже устроили otvalnaya!
— Чего устроили?
— Otvalnaya — ну, когда все напиваются на прощанье. Договорились снова на «Дистиллери» встретиться — они туда каждый год приезжают по работе. В общем, мировые оказались парни! И я подумал: раз они столького не знают о нас — может, мы тоже не знаем чего-то о них? Думаю подучить этот их язык, чтобы в следующий раз общаться поближе, слушать их разговоры…
— Подслушивать, что ли? — вздохнул я.
— Прислушиваться! — отец наполнил очередную бутылку, отставил её и взял у меня новую. — Когда хочешь кому-то что-то продать, его неплохо бы сначала узнать, ведь так? Так что держись меня, сын, учись! Обещаю, что сделаю из тебя человека!
Я угрюмо кивнул. Это точно, сделает… вот только какого? Подавальщика бутылок? Подметальщика сцены? Мне хотелось повидать мир, хотелось приключений — таких, каким поначалу представлялась эта поездка в Техас… Но оказалось, это так себе приключение — разливать самогон по бутылкам, собранным на помойке. Нескоро последняя из них была заполнена; и лишь тогда отец позволил мне отдохнуть, а сам уволок бутылки в пустокуб, к закупорочной машине.