С утра на дороге движения было мало. Но вскоре показалась первая машина. Как раз в нужную сторону. Маняша вынула из корзинки бутылку с молоком и стала махать ею. Шофер, рябой солдат, остановил грузовик.
— Куда? По грибы? — спросил он, покосившись на военного, который дремал с ним рядом, уронив голову на грудь.
— До будки, дядечка, до контрольной, — попросила Маняша.
— До будки не могу. Не имею права.
— Да у меня там мужик служит. Возьми молочка, только подоила.
— Все равно не смогу, — покачал головой рябой, беря и пряча в кабине бутылку с молоком. — Раньше ссажу. Не позволено нам. Нельзя. Лезьте в кузов.
В кузове лежали какие-то ящики. Но сзади был пустой уголок, и Маняша с сыном примостились там.
— Поехали!
— А дядя-генерал там будет? — спросил меньшой.
— Нет, — сказала Маняша. — Не будет его там. Он в городе.
— Не в городе, не в городе, — возразил меньшой. — Дядя-генерал нас там ждет. Туда, куда едем. Там.
— Ну пусть по-твоему, пусть по-твоему…
Маняша не ожидала, что так и выйдет, как меньшой говорил, а после долго об этом вспоминала.
Рябой солдат высадил их на каком-то повороте. Он сказал, что дальше они должны идти пешком, недалеко осталось. И вправду, за поворотом стал виден полосатый шлагбаум и домик около него справа. Еще правее стоял второй домик, побольше. Над его крышей склонились березы.
— Вот и квартира, где папка наш живет, — сказала Маняша меньшому. — А лес-то вокруг какой! Может, по лесу сначала походим?
Маняша хотела прийти к Василию с корзиной, полной грибов. Чего-то она побаивалась заявляться сразу, без спросу-то. Но меньшой потянул ее за руку:
— Хочу, чтобы дядя-генерал киску показал!
— Какой ты! — укоризненно сказала Маняша. — Да нет же его там, не живет он в лесу.
— Нет, живет, — настаивал меньшой, и Маняше эта настойчивость сына была как-то даже неприятной.
— Ладно, пойдем, пойдем…
Меньшой выскочил на чистую тропинку, побежал рысцой, в своих длинных и широких штанах похожий на мужичка-карлика. Не поспевая за ним, Маняша отстала. Меньшой уже подбегал к домику, а Маняша еще была далеко. Ей показалось, что кто-то выглянул в окошко. Выглянул и скрылся, словно испугался Маняши. И был это не мужик. Не мужицкая — густоволосая, рыжая — была голова. А может быть, свет так упал, потому что Маняша не могла допустить, чтобы на контрольно-пропускном пункте в этот час оказалась посторонняя женщина.
Меньшой скрылся за углом, и Маняша вдруг услыхала его радостный крик:
— Дядя-генерал, дядя-генерал!
«Неужели Семенов, Матвей Григорьевич?..» — мелькнуло у Маняши.
Так оно и было. Семенов высунулся из-за угла и сразу спрятался, словно не Маняшу увидел, а какое-нибудь чудище. Обознаться он никак не мог, и выходило, что он тоже испугался Маняши. Оно и верно, непрошеный гость хуже татарина. Только, с другой стороны, с какой стати бояться Семенову жены своего подчиненного?..
Что там говорить, причина для этого была! Маняша видела в окне рыжую простоволосую бабу — и этим все объяснялось. Испуг Семенова подтвердил, что дело тут нечистое.
В эту минуту Маняша была бы рада провалиться сквозь землю. У нее отяжелели ноги. Но она продолжала идти в смятении, боясь подумать, что ее может ждать за углом.
Там кричал меньшой:
— Дядя-генерал, дядя-генерал, куда ты? Дядя-генерал!..
Где-то близко затрещали кусты. Маняша увидела, как мелькала в них голова Семенова. А потом снова затрещали кусты, и теперь уже Василий мелькнул и исчез в лесу. Он бежал, нагнувшись, как от пуль.
— Зайцы-ы! Эх вы, зайцы-ы! Ату вас, ату! — раздался крик. А потом по лесу раскатился такой хохот, что у Маняши зашевелились на голове волосы. — Пятки смазываете! Эх вы, мужики!
Из-за угла появилась Пашка Кривобокова. Да Маняша-то ее уже по голосу узнала.
— Ай, Маняша! Ой, Маняша! — застонала она, приседая от смеха. — Как они от тебя в лес сиганули, ты бы видела, ты бы посмотрела!
Пашка приседала, хлопала себя ладонями по животу. Изо рта у нее высовывался красный и острый, как жало, язык.
— Бесстыдница! — крикнула Маняша. — Постыдилась бы! Что же ты делаешь? На чужих кидаешься! Своего бы завела! Бесстыжая твоя рожа, вот что я тебе скажу!
Пашка была пьяна, но от Маняшиных слов как будто отрезвела, презрительно выпятила губу и сказала: