Маняша слушала, затаив дыхание.
— Больше мы ничего сказать так и не успели. Раздался свисток. Я вскочил, — продолжал Тимоша. — А он остался сидеть: команда его не касалась, он был из другой части. Тут по печкам этим немец из пушек ударил. Наш полк вперед пошел. Вот и все, Маняша. Такая у меня была встреча.
— Вскорости его и убило, — прошептала Маняша.
— Там, под Ржевом, много тысяч полегло. И слева и справа — вокруг снаряды рвались, кого осколком, кого кирпичом, а у меня — ни царапинки, — усмехнулся Тимоша. — Вот как бывает. Но, видно, не от пули, не от осколка умереть на роду мне было написано. Кому какая судьба. Каждый свою жизнь прожить должен, Василий прожил свою, ты свою, я тоже свою. Да, о чем я тебе рассказывал? — спохватился он. — Вроде бы как собрался в сорок шестом в Павловское. Думал, хоть недельку погощу. Куда там! Председатель, когда узнал, что еще один мужик приехал, хоть и безногий, от радости напился со мной, говорит: не отпущу, ты отсюда родом, тебе здесь и жить. А мне того и надо было, Маняша. — Тимоша глубоко вздохнул. — Вот так и возвратился. И живу. Я и бригадиром работал, и конюхом, а теперь вот на спокойной работке — скотину пасу. Я на пенсию тоже вышел, Маняша.
— Один живете, Тимофей Емельянович? — спросила Маняша.
Она думала, что Тимоша сам скажет, и ждала с нетерпением, когда он заговорит о семейной жизни, но Тимоша не спешил касаться этой стороны, и Маняша не выдержала и сама спросила.
Тимоша снял с плеча кнут, — а то все держал, — переступил с ноги на ногу. Он не спешил с ответом, и Маняша поняла, что ее вопрос неудобен для него. Что-то мешало Тимоше ответить сразу, как отвечал он на все ее предыдущие вопросы.
«Неужели так и коротал жизнь в одиночку?» — мелькнуло у Маняши. Больно было бы ей это слышать.
Но Тимоша тихо сказал после затянувшегося молчания:
— Нет, Маняша, я сроду никогда один не был. Это для меня хуже смерти. Семейный я. Женат. Второй раз женился. А то бы разве жизнь была.
Теперь Маняша не могла бы удержаться и под страхом смерти. Тимоша словно дразнил ее. Она знала, что первая его жена умерла. Сын, что живет в Москве, это от нее. На ком же он женился второй раз? Может, с собой привез? Это она должна была знать. А Тимоша вроде бы умышленно не говорил.
— Что же не договариваете, Тимофей Емельянович? — продолжала она, видя, что Тимоша снова замолчал, как будто речь перед этим шла о малозначительном. — Здесь женились? В Павловском?
Он кивнул.
— На ком же? — не давала ему ни минуты покоя Маняша.
— Ну коли хочешь все сразу знать, — сдался Тимоша, — тогда я скажу: на подружке твоей, на Арине Зайцевой. Арина — жена у меня. Вот уже двадцать лет.
— Слава богу! — вырвалось у Маняши.
Нет, она не ожидала, что услышит такое. Но сейчас, год спустя, она почему-то была убеждена, что причиной ее нетерпения в разговоре с Тимошей было предчувствие того хорошего в его судьбе, которое пришло к нему как бы в награду за пережитые им в молодости мучения и страдания. Не век человеку страдать. Должно же ему воздаться… Маняша и, о себе точно так же думала. И о Тимоше по-иному не могла думать.
А о том, что Ариша, ее подружка в девичестве, та самая Аришка Зайцева, могла в конце концов стать Тимошиной женой, — об этом Маняша и не помышляла.
У Маняши еще до ума не дошло это известие, не успела она целиком осознать, а сердце уже встрепенулось и подсказало, как хорошо повернулась жизнь.
— Вот так, Маняша. Арина — жена у меня, — повторил Тимоша. — Живем. Трое детей. — Он пристально поглядел на Маняшу. — Ты чего?.. Плачешь?..
— Нет, не плачу я, — ответила Маняша. — Слезы сами выкатились… Рада я за тебя, вот уж как рада!
— Спасибо тебе, — и Тимоша, к ее удивлению, поклонился.
— За что же поклон-то?..
— Сам не знаю, — признался Тимоша.
Больше Маняша не называла его Тимофеем Емельяновичем. Душе стало совсем легко. И с этой минуты Маняша окончательно уверовала в то, что справедливость не достается на долю одному, она делится на всех, а если и не сразу поровну, то это вовсе не означает, что доля к концу жизни не выровняется.
О чем еще они говорили? Всего Маняша не упомнит. Может, с час стояли. Не меньше часа. Сын спустился вниз, к пруду, долго бродил там и, наконец, вернулся, Маняша услыхала за спиной его шаги.