Странный завела Пашка разговор. Не понимала ее Маняша. Ну что пристала? Смеха ради, что ли? Так нет вроде, серьезным было лицо у Пашки, без подвоха допытывалась.
— Да ей-богу! — искренне сказала Маняша. — Чтобы меня громом пришибло, если вру!
— А в бога ты веришь? — спросила Пашка.
Ну что она могла ей ответить? Маняша и сама не знала.
— Что молчишь? Я спрашиваю: бога ты признаешь?
— Когда как, Павла. Нужда приходит, так признаю.
— Верно, — усмехнулась Пашка, — и у меня такое бывает. Но я тебе честно скажу: побаивалась тогда за свою банку. Что тебе стоило присвоить или в милицию донести.
— Зря грешила, Павла.
— Вижу, что зря. Ты, наверное, обижаешься на меня за Василия? — спросила Пашка.
— Чего теперь обижаться…
— Так знай: чистая я перед тобой, не была с твоим Василием. Фенька-рыжая…
— Ну и бог с ней, чего теперь вспоминать…
— Бабы злопамятные насчет мужиков, Маняша. Я тебя уверяю за Василия, чтобы ты зла на меня не держала: напрасными будут твои подозрения. У меня с Матвеем Григорьевичем эти дела были, с Семеновым. Хороший был человек, вовек не забуду!
— И его убили?..
— Погиб, бедняга.
— Ты и погубила, Павла, — не выдержав, прошептала Маняша.
Думала, что Пашка взовьется, станет возражать, но Кривобокова в ответ покорно кивнула головой:
— Может, и я. Я, Маняша, думала, что все одно немцы придут.
— А они не пришли!
— Не пришли, я тут здорово ошиблась. За это меня судьба после и не побаловала.
— А меня за что?..
— Маняша! — воскликнула Пашка. — Да ты бога благодари, что твой Васька живым не вернулся! Ты с ним жила, света не видела, он же, кроме своего пуза, никого не уважал!
— Не тебе судить, Павла, не говори об этом. С войны живым вернулся бы, может, другим стал.
— Гадать можно, конечно, только нужно правде в глаза глядеть: война людей не исправляет, а то бы добрым делом ее считали и век воевали. Хорошие люди и с войны хорошими приходят, плохие еще хуже становятся. Закон такой, Маняша, и ты со мной не спорь. С войны бы твой Васька зверем пришел.
— Не тебе судить, — повторила Маняша.
— Ну все, — сказала Пашка, — это твое дело.
Она встала и быстро ушла, словно испугавшись продолжения этого разговора. А чего добивалась? Что накатило на нее? Не поняла Маняша.
Не вышло у нее с Пашкой Кривобоковой дружбы. Вскоре ввели закон о новых пенсиях, и ушла Маняша на покой. Больше о Пашке и вспомнить было нечего.
«Опустили уж теперь, — подумала она. — Или, может, даже закопали…»
Была Пашка — и нет ее. Вот она, жизнь…
Маняша пригорюнилась на скамеечке, представив в эту минуту и свой конец. Съедутся ли дети? Может, только в этот день и соберутся все вместе. А она их уже не увидит, всех пятерых сразу. Младший хотя бы скорее приезжал…
Речка катила свои воды почти неслышно. К берегу снова приплыла рыбка, остановилась. Та ли самая? Или, может, другая?
— Ну что тебе? — опять тихо спросила Маняша.
Рыбка шевельнула хвостом.
— Не скажешь, глупая. И я тебе ничего не скажу. Живи, пока живется, как я живу. Пары-то нету у тебя? Я полжизни одна прожила. С детьми. Их у меня пятеро. Без Василия прожила, слава богу. Одна, все одна.
Рыбка стояла и как будто слушала.
— Одной не сладко, — продолжала Маняша. — На улице с утра до вечера дядя Лукьян мельтешит. Ты не знаешь. Старичок такой. А у вас в воде такие попадаются? Нет? Такого и на земле второго не сыщешь. Сон мне нынче объяснил: к богатству, говорит. Чего старый бес придумал, а! Я ему и говорю: ври, ври, да не завирайся, я не малое дитя — тебе верить.
Светленькая рыбка стояла смирно, готова была и дальше слушать, но Маняша спохватилась, смущенно поглядела по сторонам. Дурья башка, с рыбой, с немой тварью разговорилась! Привыкла с козой разговаривать… Да коза хоть понимает хозяйку по-своему: то бородищей тряхнет, то проблеет. Ее поругаешь, она морду отворачивает: стыдно, значит.
Маняша махнула рукой, сердясь на рыбку:
— Плыви, плыви, ну тебя! Засиделась я тут…
Она подумала, что через часок, наверное, стадо по домам погонят. Если просидеть еще этот часок, можно и козу свою тут за монастырем встретить. До лав отсюда недалеко, а около лав — мостка через речку — Маняша всегда козу встречала. Боялась: забредет к чужим коза. А люди разные есть. Закроют да прирежут.
Целый час Маняша, может, уже прокоротала в раздумье. Солнце вроде еще высоко. И радио поблизости не играет, чтобы время послушать. Нет, что сидеть, она еще и домой успеет. Там по часам поточнее определит. И переоденется заодно. Жарко в шерстяном. Надевала выходное теплое платье Пашку провожать. А козу встречать… кто же в выходном платье животную встречает? Еще на смех бабы поднимут.