— Да уж добавь, будь любезен.
— Это мы мигом, невеста. Это у нас не заржавеет.
«О пожаре и не вспоминает», — подумала Маняша.
И в самом деле, дядя Лукьян вроде бы забыл о пожаре.
— А вот что я хочу спросить у тебя, Маняха, — проговорил он. — Что за предмет такой тебе богомолка принесла?
Маняша знала: не утерпит Родимушка, спросит об этом. И точно, спросил, бесхитростно уставившись на соседку.
— Все ты хочешь знать, Лукьян Макарыч. Все тебе любопытно.
— А как же? Затем и живет человек, чтобы все знать. Пра слово. Мне бы хоть что принесла, я тебе первой сказал. Ну вот. Но мне не приносят.
— Ты подымай ведро-то, коли взялся.
— А оно на чепи, не потонет, — осклабился дядя Лукьян.
«Во! — подумала Маняша. — Ведро в полон взял!».
— Ты, я гляжу, мастер сны отгадывать, Лукьян Макарыч. Все по-твоему выходит.
— То-то и оно! — торжествующе поднял палец дядя Лукьян. — Я все знаю.
— Да что ты знаешь?
— А то, что кольцо тебе принесла богомолка. Золотое. Драгоценное.
— Ну и что?.. — Маняша смолкла, не договорив. Откуда же этот старый бес узнал? Кто ему сказал про колечко?…
— Видала! — торжествовал Родимушка. — Ну вот.
— Ну и что? — повторила Маняша. — Мое кольцо, не чужое. Мне оно принадлежало. Ну и вернули хозяйке. — Маняша помолчала. — Тебе что, меньшой все рассказал?
— Ну вот! — живо откликнулся дядя Лукьян. — Он не то, что ты. Он меня уважает. Ему-то с высоты виднее. Ну да ладно. Показала бы колечко, невеста. Пра слово.
Маняша отвернулась. Ей было обидно, что сын рассказал о колечке дяде Лукьяну. Зачем было говорить-то? Но она и не совсем верила. А вдруг под окном подслушал сосед?
— Так покажешь?
— Чего ж, покажу. Покажу, коли знаешь… Я вот думаю, кто мне тогда его в карман сунул… По ошибке али нет? Когда раскулачивали, народу много собралось… Тимоша Петров мог бы. Но Тимоши, я помню, в тот день не было.
Дядя Лукьян вдруг встрепенулся, как петух.
— Не было Тимохи, — многозначительно подтвердил он. — Не мог Тимоха. А кто сунул, я знаю, невеста.
— Знаешь? — протянула Маняша.
— Ну вот.
— Кто же?
— А то не догадываешься?
— Не догадываюсь. Людей много было.
— Да я. Пра слово, — виновато сказал Родимушка.
— Ты-ы?!
— Я. Лично. Тимохи в тот раз, сама говоришь, не было. Ну вот. А я был. Вспомни, был я?
— Ну хоть и был. Ты везде бывал, так что из этого? — насмешливо сказала Маняша, качая головой. Она знала, что пристыдить Родимушку невозможно, и поэтому не особенно старалась. — Был, да не клал кольца. С чего бы ты его положил?
— Ну вот. Ндравилась ты мне.
— Ндравилась! Да тебе все ндравились. Вспомни-ка.
— Ты, невеста, в особенности. Пра слово. Кабы не Василий…
— Ну да, кабы не ухабы! — оборвала его Маняша. — Перестань врать, дядя Лукьян, ты знаешь, что я этого не люблю! Не докажешь, что кольцо клал, и не пытайся.
— А ежели возьму и докажу?
— И не пытайся, говорю. Подымай ведро.
— Погоди, невеста, ведро потерпит. Я правду говорю: мое кольцо… то есть я клал. А было так…
Тут Родимушка призадумался.
— Ну, ну — как? — подзадорила его Маняша.
— Кого в тот раз кулачили-то?
«Схитрю сейчас!» — решила Маняша.
— Да соседа твоего. Митрия. Забыл, что ли?
— Во-во, Митрия, его самого. Помню, как же, хорошо помню! — обрадовался Санаткин. — Дело было, помню, по весне. Ну вот. Снежок уже почти весь сошел. Не было снежка, стаял.
«Помнишь ты! — подумала Маняша, радуясь, что так ловко заманила Родимушку в ловушку. — Снега было по колено, зима была. Сани в снегу увязали! И не Митрия кулачили. А он — помнит!»
— Ну я в сенях был, — продолжал дядя Лукьян. — Колечко-то в щель закатилось. А золото, оно — блестит.
«Блестит, да не там! — говорила свое Маняша. — Мокрое было колечко, как сейчас помню: не из щели его брали, а из снега. Так со снегом в карман мне и сунули. Ну, ври, ври дальше!»
И Родимушка врал безбожно:
— Я ногой наступил, а потом — цап и в карман! Пра слово. Ну-ка, думаю, где Маняха? — он повертел головой, показывая, как искал ее тогда. — Ты стоишь, рот разинула: целиком и полностью зрелищем увлечена. Я тебе колечко-то и опустил в карман. Ну вот.
— И все?
— Все, невеста. А чего еще? Опустил, и все. А ты и спасибо не сказала. Ну вот. Теперь ты всю правду знаешь. Полную.
— Митрича, значит, по-твоему, кулачили?
— Митрича. А кого же еще? Ты сама сказала.
— Я-то сказала. А ты подумал?