Маняша так долго водила по небу взглядом, что у нее даже закружилась голова. Чтобы не упасть, она ухватилась за крылечную стойку. И только, переждав малость, махнула рукой и прошла на веранду.
Сын поднялся ей навстречу, не выпуская тетрадки из рук.
— Ты где была, мама?
— Да так, на улице постояла…
— Уснул дядя Лукьян?
— Храпи-ит. Легкий он человек. У него изба сгорела, а ему и горюшка мало.
— Хорошо это или плохо?
— Чего же хорошего. Какой ни на есть, а все ж дом был.
— Садись, мама. Если спать не хочешь, поговорим немного.
— Еще высплюсь, сынок. Смотри, как ты.
— Я раньше двенадцати никогда не ложусь. Который у нас час? Всего лишь пятнадцать двенадцатого. Время есть.
Маняша сидела на диванчике, меньшой напротив нее на стуле.
— Чудно, сынок? Кем же ты теперь работаешь?
— О моей работе мы еще поговорим, мама. Ты лучше о себе расскажи. Часто ли хвораешь?
— Какая хворь, некогда хворать. Вот только сердце стало побаливать. Так уж годы, сынок, не молодой возраст.
— А к врачу, конечно, не сходила?
— Не привыкла я врачей беспокоить. Пусть они молодых лучше лечат, а нам, старым бабкам, чего уж… — Маняша усмехнулась. — Я не была у них, у врачей, ни разу. Ну их. У меня травки есть. Я вот тебе покажу, сам научишься и жену научишь.
— Травки дело хорошее, но врачу тоже надо показаться. Ладно, вот поедем ко мне, я сам тебя поведу.
«Никуда я не поеду, — подумала Маняша. — Как ехать? Козу-то на кого?.. На дядю Лукьяна ее не оставишь».
Маняша представила, как сосед-погорелец доит ее гулену-козу, и ей стало смешно.
— Ты что улыбаешься?
— Да что, сынок… Я вот подумала. Ты давеча-то говорил… Ну вот Пашка Кривобокова. Вот дядя Лукьян. Вот я. А что это такое?
Маняша сказала, чтобы отвести мысли от козы. Но вдруг ее словно укололо. Она увидела Пашку, дядю Лукьяна и себя рядом с ними. Вот они сидят, двое живых и одна покойница. А что же это такое? И зачем?..
Меньшой понял ее.
— Что такое? Проще простого, мама: жизнь. Просто-напросто жизнь. Разная: хорошая, плохая, трудная, легкая, светлая, большая, маленькая… всякая. Я сотню слов еще скажу и то все не перечислю.
— А зачем? — тихо проронила Маняша.
— Удивляюсь, мама, — покачал головой меньшой, — вы с дядей Лукьяном как будто сговорились. Зачем? Одним словом спросила. И хочешь, чтобы и я одним словом ответил? Пожалуйста: не знаю. Не знаю, мама! И в то же время знаю, чувствую. Зачем? Чтобы встать с постели, выйти на крыльцо, вытянуть руки к светлому небу, сказать: «Жизнь!» Чтобы хоть одну книжку написать. Чтобы пятерых детей вырастить, в люди вывести. Чтобы заплакать в конце концов вот за этим столом, как дядя Лукьян! Мама, заплакать-то разок — это тоже много стоит.
— И верно, заплакал Лукьян Макарыч, — запоздало удивляясь, произнесла Маняша, — зарыдал, как малое дитя.
— Ну вот, мама, а ты еще спрашиваешь: зачем?
Маняшу разбудил какой-то звук. Она вскочила, прислушалась. Из комнаты слышно было спокойное дыхание сына. Не похоже, чтобы он вскрикнул во сне. Тогда отчего же она всполошилась?..
Вроде бы кто-то бубнил поблизости. Со двора, — а маленькое, с форточку величиной, оконце чулана выходило во двор, — доносилось это «бу-бу-бу». Вот смолкло. И снова возникло. Что за новость такая?..
Маняша накинула халат, осторожно открыла дверь на веранду. Двери у нее везде открывались легко и бесшумно. Бесшумно открывалась и дверь на крыльцо. Возле калитки никого не было. И улица еще была пустынная, у колодца — ни души. Солнце только поднялось, и вершины рябин еще не разгорелись, листики зябко подрагивали. Свежо вообще было во дворе.
Маняша сошла с крыльца, повернула за уголок и остановилась как вкопанная. В углу двора, где была такая ровная лужайка, она увидела Лукьяна Санаткина. Родимушка, что-то бубня под нос, размерял лужайку шагами, вертел в земле каблуком ямки, снова и снова отсчитывал между ними шаги. Он так был увлечен своей работой, что не замечал ничего вокруг. А Маняша стояла в пяти шагах от него.
— Дядя Лукьян, а дядя Лукьян? — наконец подала она голос. — Ты что делаешь тут у меня?
Санаткин вскинул, как от испуга, голову, но сразу успокоился:
— Маняха, ты? Здравствуй, невеста! Ну как спалось? Снилось ли чего? Я думаю, вряд ли что тебе снилось.
— Я спрашиваю, ты что тут это… соображаешь?
— То, что обещал, невеста.
— Что же ты обещал?
— А туалет своей конструкции. У меня слово твердое.
Маняша не верила своим ушам. Вот тебе и на! Хозяин, значит, отыскался. Она его переночевать пустила, посочувствовала погорельцу, а он хозяйничать сразу начал!