— Ладно, возвернете, — проговорил Валька, еще раз прострелив Сергея ненавистным взглядом. — Я скоро вернусь, Юлечка, будь уверена. А вы, Авдотья Емельяновна, я полагаю, здесь последняя спица в колеснице.
— Ничего, ничего, — пробормотала Юлькина мать.
— Мне дяде Андрею стоит слово сказать! И ты, Юлечка, никуда не уедешь, ты на работе работаешь, я общественность подыму! Еще обсудим, когда потребуется, твой моральный облик!
— Ну, если зашел разговор о моральном облике, мне придется встать, — сказал Сергей.
Валька рванул со стола чемодан:
— Не боюсь! Мы еще померяемся силами! Я и газету привлеку! Ты у меня еще, Юлечка, на коленях прощения вымаливать будешь. А с вами, конструктор… — У Вальки гневно раздулись ноздри. — С вами…
— Ну, что же со мной? — насмешливо спросил Сергей.
— С тобой… — Валька промычал что-то с бессильной злобой и показал Сергею кукиш.
Сергей поднялся со стула.
— Не надо, он людей соберет, — испуганно остановила его Авдотья Емельяновна, — скажет, что избивали.
Валька выбежал во двор. Но не успел он выскочить из дверей, как с воем бросился на него пес: бдительный страж, не мог он выпустить со двора человека с чемоданом. Валька пнул собаку ногой, побежал. Пес не отставал. Остервенело лая, он кидался и кидался на Вальку, оборонявшегося чемоданом. Наконец Вальке удалось ударить его носком ботинка в морду. Пес завизжал, поджал хвост и сразу юркнул в будку.
— Тунеядцы! — закричал Валька. — Я вам покажууу!
11
Теперь Сергея и Юльку уже ничего не удерживало. Авдотья Емельяновна просила остаться еще денька на два, но Сергей решительно сказал, что завтра утром надо ехать. Юлька поддержала его: «Ехать, ехать!..» Авдотья Емельяновна заплакала. Юлька рассердилась: мать словно в могилу ее провожает, радоваться бы надо, а она ревет!..
— Никто меня не обидит, — успокаивала она мать, — я буду жить в большом и красивом городе, рядом будет Сережа, проработав год, я обязательно пойду учиться. Правда, Сережа?
Сергей не возражал ей. Да и что он мог возразить?.. Юлька была права: город, куда она поедет, — большой и красивый. Учиться она непременно будет. А с кем ей рядом жить — с матерью Сергея или с Сергеем (у него была отдельная квартира), — пока не так уж, наверное, важно. Как бы ни сложилась жизнь, что бы ни случилось, Сергей не бросит Юльку на произвол судьбы, не оставит ее в беде. Поэтому он лишь молча кивал головой.
Авдотья Емельяновна тоже кивала, но слез удержать не могла и все ревела.
— Да хватит, мама! — наконец решительно заключила Юлька. — Давайте-ка спать. Утро вечера мудренее, — и она бросила, как заговорщица, быстрый взгляд на Сергея.
Как и в первый раз, Сергей лежал затылком на ладонях и смотрел на розовый, с отблеском зари, купол монастырской церкви, от запаха свежего сена у него слегка кружилась голова. Юльки не было. Он невольно ждал, что она снова появится в светлом проеме дверей. Но Юлька не показывалась. И опять он думал, что ничто не проходит, ничто не исчезает на земле. Не исчезает плохое, вернее, исчезает, да медленно, но не исчезает и прекрасное. Оно и умирает, отсветив свой срок, и возрождается вновь и вновь и в природе и в людях, и конца этому не будет. Бесконечное светлое течение жизни! Но сказать так — это одно, а понять — совсем другое. И Сергей уже имел возможность убедиться, что раньше он просто говорил это, а сейчас понимает. Потому что он сам словно возрождался. И в нем возрождалось самое главное — любовь и жажда борьбы.
Точка была поставлена. Авдотья Емельяновна привязала пса на цепь, потому что он мог броситься на Сергея: не терпел барбос, когда чужие выносили из дома вещи, приучен был верно служить с самого собачьего младенчества! Вальке не помогла и колбаса: дружба дружбой, а табачок — врозь. Пес и на этот раз рванулся, оскалив пасть, но загремела цепь, лязгнул металл, и холопья ярость осталась неутоленной.
Авдотья Емельяновна втихомолку плакала всю дорогу. На платформе же разрыдалась, запричитала.
Электричка немного задержалась. Но вот закрылись двери вагона. Поплыли люди на платформе. Авдотья Емельяновна побежала, отчаянно рыдая, ничего не замечая перед собой. Мелькнуло ее искаженное горем лицо — и все исчезло. Прощай, Александров!
И снова — только наоборот — Струнино, Арсаки… Арсаки, вновь обретенная грибная станция непрошедшего Сергеева детства! «Разве ж я грибы ищу, это моя палка ищет!» Ах, дед, дед, Сергей так и не сходил на твою могилу! Живые часто забывают мертвых. Живые думают о живом — не напрасно так говорится в народе. А живое мелькает за окном, мир проносится, открывая все новые подробности, отражаясь в живых, любимых Юлькиных глазах. Бужаниново, Загорск, Хотьково, Абрамцево — все снова, снова, только наоборот.