— Сколько у тебя на счетчике? — спросил вдруг Вадим.
— Десять франков. — Ваня виновато улыбнулся. — С самого утра гоняю по стоянкам. Дела!
— С чем же ты в гараж явишься, друг?
— Ничего. Набью до вечера.
— Уволят же, Ваня, — сказала я. — Потом трудно будет найти работу...
— И так и этак выгонят, — сказал Ваня.
Под окном загудел клаксон.
— Сергей Кириллович, — сказал Вадим.
Одернув ладный пиджак и привычным жестом поправив галстук, Сергей Кириллович вошел в комнату.
— Здравствуйте, Марина. — Он склонился к моей руке.
— Здравствуйте, Сергей Кириллович, — сказала я, почему-то оробев, и посмотрела вопросительно на Вадима, и Вадим подмигнул мне, и я встала на носки, и обеими руками обняла Сергея Кирилловича за шею, и поцеловала сначала в одну щеку, потом в другую.
— Это я — за Вадима! За Вадима Андреевича вам! Вот...
Ничего не понимая, он посмотрел на Вадима.
— Сергей Кириллович... вы чудесный... Это же... то, что вы... Вадима... Ну, я даже не знаю, как сказать вам...
Всё это я шептала едва слышно, подчиняясь единственному стремлению — высказать всё, что обуревало меня в то мгновение.
Вадим молчал. И Ваня.
Сергей Кириллович вдруг улыбнулся. Глаза его согрелись, и моя ладонь почувствовала теплое пожатие.
Подняли рюмки.
— За счастье, — сказал Сергей Кириллович, глядя на Вадима, — За большие радости, Марина.
Он отпил глоток и поставил рюмку.
Ваня одним духом осушил бокал:
— А ведь это Маринкин бог помог вам, Сергей Кириллович, спасти Вадима, Дивчинка с ним, кажется, в ладах.
Сергей Кириллович улыбнулся:
— И ведь проскакал было мимо... какая-то сила повернула коня обратно.
— За это и выпьем! — воскликнул Ваня. Он стал наполнять рюмки. — Да-а, чуть было не забыл! Москвичей же вчера возил! Интересно-то как, черт.
— Командированные, что ли? — спросил Вадим.
— Путевки ребята получили.
— Что это — путевки? — спросила я.
— Путевки? Прогулочка, дивчинка, за казенный счет.
— В Париж?
— В Париж, девочка. И в Рим. И еще в Афины...
— За какие же это заслуги? — спросил его Сергей Кириллович.
— Не знаю. Инженеры. Архитекторы, наверное, раз — в Рим да в Афины. Между прочим, — сказал Ваня, обращаясь к Сергею Кирилловичу, — между прочим, из четверых — двое бывшие беспризорные. Теперь инженеры. По Европам, можно сказать, путешествуют. Чудеса! Честное слово, чудеса.
— Что ж это они, первому встречному биографию выложили, а? — Вадим пожал плечами.
— Так я же показал им мой партийный билет. Ну и загорелись парни — расскажи да расскажи. Русский, «беляк» вроде, и партийный билет. Вот и «расскажи». А мне от них того же надо. Шутка — вчерашний бродяга — инженер! Как раз вечером собрание ячейки было. Так я, брат, на ячейке такой доклад закатил. Данные, понимаешь, факты!
— Есть ли письма от Таисии, Марина? — перебил его Сергей Кириллович.
— Есть.
— Трудновато с квартирами, пишет, — сказал Вадим.
— Беда не в этом.
— А в чем? Беда-то в чем, Сергей Кириллович? — спрашивает его Ваня.
— Если говорить образно, то Россия напоминает теперь огромного, полного сил человека, перенесшего тяжелую болезнь и медленно от этой болезни оправляющегося. Но оправится ли?
— Тяжелые пласты переворачивают, Сергей Кириллович, — сказал Вадим.
Любой разговор за столом неизменно переходил на события в России. Шла первая половина тридцатых годов, и чуть только речь заходила о крестьянах в СССР, коллективизации в деревне, лицо Сергея Кирилловича неизменно мрачнело.
— И когда всё это кончится, и чем... — сказал он.
Вадим улыбнулся. У Вадима была приятная, чуть-чуть застенчивая улыбка.
— Кончится? — сказал Вадим. — Это только начало, Сергей Кириллович. — И он опять улыбнулся.
— Не примутся на нашем российском черноземе столь экзотические цветы.
— Уже намечаются всходы, Сергей Кириллович.
— Всходы, говорите. Что ж, дай-то бог. — Он отодвинул недопитую рюмку. — История покажет.
— Показала вам уже раз, история ваша, — влез в разговор, как это он часто делал, Ваня. — Всё дело в том, что не поддается она на шутки, история-то. Не любит шутить.
Вадим вскинул на неугомонного Ваню глаза:
— Пей свой коньяк и поезжай работать.
Я очень любила наблюдать за ними и особенно за Сергеем Кирилловичем. Сдержанный и молчаливый, он слушал, изредка наклоняя голову в знак одобрения, или изумленно взглядывал на Вадима, но стоило только присмотреться, и становилось ясно, что беседу ведет Вадим, что общие мысли текут по заранее определенному Вадимом руслу.
Трудно мне было представить Сергея Кирилловича блестящим офицером в озарении огней ночного ресторана или в табачном дыму цыганского кутежа. А между тем всё это существовало когда-то в его жизни.