Жизель Рембо было шестнадцать лет, когда в Руане она поступила машинисткой в аптеку и приглянулась патрону. Очень скоро он сделал ее своей любовницей. Он тогда только что женился, этот патрон, на аптекарской дочке, и в придачу к дочке получил аптеку. Небольшую, с небогатой клиентурой небогатого квартала аптеку, в стороне от центра. Но молодой месье был парень оборотистый и быстро развернул дело. Он придумал жидкий кровоочиститель в капсулах — «капсулы Ляфон» и ловко стал пробивать дорогу этим своим «капсулам Ляфон». Это было трудно. Легче ему было сделать шестнадцатилетнюю Жизель своей любовницей, чем пустить по стране свои капсулы. Помогла война. Руанский аптекарь разбогател и стал прибирать к рукам патентованные средства тех, у кого не было денег ни на широкую рекламу, ни на производство. Вот так и появился наш комбинат «Ляфон и К°», миллионное акционерное общество с самодержавным Ляфоном во главе.
А маленькая машинистка осталась в Руане и через некоторое время вышла за бухгалтера Ламбера и стала мадам Ламбер. Потом бухгалтера призвали под знамена, и под Верденом его убили. И тогда Жизель бросила в Руане свою квартирку и вместе с сестрой Клодин приехала в Париж и поселилась в районе Бастилии, в мансарде с одним окошечком, и окошечко смотрелось в небо.
Всё рассказала мне мадам Ламбер. Только о том, как в Париже встретилась с «главным», не рассказала. Знаю только, что, с тех пор как в Париже, работает машинисткой в комбинатской лаборатории.
Месье Ляфон сменил с той поры много Жизелей. Но, как всякий порядочный француз, свою первую Жизель месье Ляфон не забывает, Каждый месяц мадам Ламбер получает от него шестьсот франков — сумму; равную ее месячному окладу. Лично сам ей вручает.
Глава двадцатая
А жизнь спешила. Жизнь спешила безумно. Уже кончилось лето, и вернулись в Париж Рене и Жозе, Луи и Франс. Потом приехал Жано. Встретились с ним у Жозе, в отеле «Глобус». Весь вечер мы с Жано чувствовали себя скованно. Как всегда, он пошел провожать меня.
— Твердо покончила с Сорбонной?
— Пока, — сказала я.
— Что это значит — пока?
— В этом году учиться не буду.
— Почему же?
— Не хочу. Позже, когда утрясется.
— Что утрясется?
— Мой срыв по химии. Думаешь, это мне даром прошло?
— Это называется — слабоволие.
— Пусть.
Жано пожал плечами. Мы долго молчали. Мне хотелось скорее домой. Еще издали я увидела в наших окнах свет: Вадим уже вернулся с собрания своей ячейки. Подходя к дому, я почему-то разволновалась. Остановились около парадной.
— Зайдем, Жано?
— Нет.
— Не будешь к нам приходить?
— Буду.
— Жано...
— Что?
— Жано, я не хотела сделать тебе больно...
— Я знаю...
Мы расстались, но Жано сдержал слово.
Раз как-то забежал к Вадиму и попросил отредактировать статью для студенческой газеты, потом стал заходить и так. Но первое время мы все трое держались скованно. Позднее привыкли, и Жано стал приходить уже запросто.
Вадим много работал. Делал переводы, и вел в ячейке литературный кружок, и выступал с докладами в «Обществе друзей СССР», и писал статьи для «Юманите» и для «Регар». Расставались мы с ним утром, встречались вечером.
Вскрылась грандиозная афера! В пограничной с Испанией Байоне некий Стависский открыл ломбард, и беженцы, испанские гранды, сдавали в этот ломбард Слависского свои фамильные драгоценности и получали за них мелкие ссуды, А в кладовых ломбарда испанские бриллианты подменялись граненым французским стеклом. Стекло хранилось в сейфах ломбарда в Байоне, и бриллианты вывозились в Америку и продавались по настоящей цене. И потом еще Стависский этот наводнил страну фальшивыми акциями-облигациями и разорил тысячи и тысячи мелких вкладчиков. А в аферу оказались замешаны видные люди, государственные деятели, и газеты запестрели именами!
— Кажется, чаша полна, — говорил Жано. — Наша буржуазия созрела для гибели.
— Похоже, капли будет довольно, чтобы ее переполнить, — отвечал ему Вадим.
— Думаю, афера Стависского это та капля, которая нужна.
— Чаша переполнена, — говорили левые, — пора наконец очистить страну.
Но так говорили и фашисты! Французские фашисты подхватили создавшуюся в стране ситуацию и тоже требовали «очистить» и тут же замахнулись на парламентскую систему!
Народ требовал решительных мер.
Фашисты — тоже. Под одними и теми же лозунгами требовали решительных мер одни и другие.
Мой шеф ликовал: «Парламент шатается! Вот-вот ухнет!..»