Север и показал характер незамедлительно. Над Красным Селом висели тучи, и дождь падал с неба прозрачными водяными столбами. Когда пришли в лагерь, Константин поспешил на поезд в Петербург. Поехал в парадной форме и сразу же с вокзала пошел в Семеновский госпиталь. Нашел часовню. Рядовой его роты Саша Соловьев лежал в гробу с открытым лицом. Оно совсем не изменилось с того дня, когда Константин навещал Соловьева в госпитале, успокаивал, просил съесть фрукты, которые принес…
Священник начал отпевание. Слова были простые, но торжественные, уносящие думы к вечности. Молодые солдаты, приехавшие с Дрентельном раньше Великого князя, перестали переговариваться. Первым подошел к покойному прощаться Константин Константинович, потом прикладывались остальные. Когда все было кончено, Великий князь попросил внести венок из роз и ландышей, заказанный им от имени жены. Венок прикрепили к крышке гроба.
В лагерь он не вернулся. Домой — в Мраморный дворец или в Павловск — ехать не хотелось. Остался в здании полка. В канцелярию принесли походную кровать. Разделся и лег. За перегородкой устроился жалонер. Он тоже не спал, ворочался.
— Ты веришь в загробную жизнь? — спросил его Константин Константинович.
— А как же. Я год назад хворал в лазарете. Жуть как мучился. Помирать собирался.
— Страшно было?
— Когда совсем худо, тогда не страшно, а когда получшает — страшно: вдруг Бог приберет, ошибившись.
— Значит, ты боишься смерти?
— Не-ка… Не боюсь. Боюсь далеко от матери помереть. Говорят, когда молодым без нее помрешь, ее никогда не увидишь. Даже в загробье, в раю.
— Как страшно я угадал. — Константин вспомнил, как описал смерть солдата в своем «Бедняге»:
Вот и сегодня они с солдатами грустно провожали погребальные дроги все как один.
Весь день ушел на занятия с учителями, которые должны были обучать новобранцев.
— Солдаты, они взрослые, их не заставишь учиться грамоте и арифметике, — упрямились учителя.
— С солдатом, особенно новобранцем, надо обращаться ласково, не запугивать, не требовать долбления наизусть, а добиваться только понимания. И говорить с ним следует также и о порядке, чистоте… Обязательно напоминать о молодцеватом виде. Не впадайте в крайности. Вспомните своих учителей. Что вам не нравилось в них, того не повторяйте сами.
Константин Константинович сел за стол:
— Теперь второй вопрос, довольно дельный: зачем солдату обучение? Отвечу вам так: солдат есть имя общее, знаменитое. Солдатом зовется и первейший генерал, и последний рядовой… Так учили пятьдесят лет назад. И теперь учат, что звание солдата высоко и почетно. Такой взгляд обязывает воспитывать в новобранце возвышающие и облагораживающие душу чувства и возвращать его из армии народу просвещенным и проникнутым твердыми и сильными убеждениями…
Вечером в палатку к Константину зашел капитан Павловского полка Бутовский, принес вторую часть своей книги «Способы обучения и воспитания солдата». Первую Константин читал и во многом был с автором согласен. Но ему казалось, что солдата автор рассматривает лишь в текущем времени. Получалось узковато, без перспективы, а ведь грядет новый век — техническая мысль на месте не стоит и политические амбиции держав меняются. Константин подумал о своем отце, бывшем морском министре, который никогда не жил только настоящим, но чувствовал будущее. Какие перемены и сдвиги угадывал! Нет крепостного рабства в России, а в морях ее курсируют паровые и бронированные суда… Это — отцовское.
Когда капитан Бутовский ушел, Константин с печалью думал об отце. В последнее посещение Павловска после обедни он провел много времени со стариком (хотя какой старик! Его отстранили от дел в пятьдесят четыре года, сейчас — шестьдесят с небольшим), они играли в домино. Наконец, Константин сказал, что ему пора уезжать. Отец огорчился, но не стал упрашивать побыть еще немного — всегда был гордым. А когда сын уехал, долго плакал. Константину это передали домашние, и он злился на себя. Вздохнув, взял с полки только что опубликованную повесть графа Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича». Беспощадные подробности умирания, описанные мощным пером, пугали. Он снова подумал об отце, потом о смерти толстовского героя: «Но я, наверное, не буду так умирать».
Не знал, что угадал.
Последние ландыши были вытоптаны, когда его рота шла на линию, где должен был пройти «поезд чрезвычайной важности». На охрану железной дороги вышли рано — путь был неблизкий. Усталость почувствовалась после Янисьмяков. Приказано было спуститься на равнину, составить ружья в кустах и отдыхать. Близилась ночь, повеяло холодом. Константин, завернувшись в бурку, лег прямо на землю среди солдат своей роты. Потом он запишет: «Лежать с солдатами я так люблю; оно приходится сравнительно редко, и в этих случаях я обыкновенно отстаю от кучки офицеров. Как хорошо, когда можешь быть запросто с солдатами, жить их жизнью, дышать их воздухом, вслушиваться в их голоса, шутить с ними, отвечать на их вопросы. Тогда те невидимые и почти непроницаемые перегородки, отделяющие наше сословие от солдат, как бы падают, и становишься их товарищем. И странно: простой народ вовсе мне не так дорог; он становится мне мил, только облаченный в солдатский мундир. При всем своем отвращении к неопрятности я совершенно перестаю быть брезгливым, когда попадаю в общество своих солдат, и не боюсь ни насекомых, ни дурного запаха. Этот особенный, свойственный только солдату запах мне даже очень мил. Оля так верно подметила, что от солдата пахнет русским сукном, сапогами, махоркой и черным хлебом. Только я стал засыпать, как то один, то другой из товарищей офицеров приходили нарушать мое блаженное полусонное состояние, предлагая лечь в лазаретную фуру, говоря, что на земле сыро и можно простудиться, и, наконец, притащили какой-то тюфяк с подушками. Все это было очень мило с их стороны, но мне не хотелось пользоваться удобствами, которых нет у солдат. Впрочем, я убежден, что солдаты никогда не осудят барина за то, что он окружает себя барской обстановкой… — Спать, кажется, мне не было суждено. Как и в предыдущую ночь зажглись электрические фонари: один у „неприятеля“, другой у нас, вероятно в Лотту» (12 августа 1886).
Утром было объявлено, что поезд Государя Александра Александровича проследует ночью. Пришло приказание встать в третье положение, то есть: «Приготовиться!» Проехал по линии полковник, проверил правильность постов. Полночь. Третье положение. Одеты все по форме — пальто с башлыком и караульная амуниция.
Наконец прошел один поезд, потом и другой. Все решили, что Царь находится в этом втором, и перекрестились, когда ярко освещенные нарядные вагоны промчались мимо. Слава Богу! Государь проследовал благополучно.