5
— Есть надежда попасть в покойники! — говорит мне Гошка.
Но меня не проведешь. Я уже знаю, что Покойники — это деревенька на западном берегу Байкала, отстойное место от верховика.
Тогда Гошка сам себе повторяет:
— Есть надежда попасть в Покойники! Компоту бы сейчас без косточек!.. — и довольно смеется. — Хотите, я вам покажу пятнадцать фокусов на картах? Любую карту из колоды выберете, а я угадаю. Что смеетесь? Не верите? — И обижается: — Все на меня! День какой-то тяжелый!..
— Странный день, — соглашаюсь я. — От киселя люди пьяными становятся…
Гошка обиженно уходит.
Гошкина голова выше завязки набита всякой ерундой. Запоминает и перенимает он все моментально. Сведения о гидрохимии и гидробиологии Байкала перемешаны у него с низкопробными куплетами, кои привозят сюда халтурщики от эстрады. По этому высокому образцу он сочиняет и свои дразнилки. Гошка переимчив к любому ремеслу. Он хороший фотограф. Работал в институтской фотолаборатории, потом ушел: на катере свободы больше. Василий Васильич доверяет ему полностью: Гошка не хуже его делает проводку, стоит на руле, покрикивает на ребят, чтобы наготовили дров для кухни, вымыли палубу, заварили щели на лодке. Он и себе сам ищет дела, сам делает все легко и весело.
Но вчера Гошка проштрафился.
Впрочем, капитан считает, что виноват во всем Константин Константиныч: «Ни к чему это! Встречи двух команд какие-то… Баловство одно для матросов».
Вчера мы пришли на Ушканьи острова, те самые, относительно которых Верещагин считал, что они погружаются, а современные морфологи говорят, что они, наоборот, поднимаются. Слили две тонны горючего «Черскому» — катерку местной экспедиции, отдали гидрологам продукты.
Ночью наш катер стоит: слишком мала команда, чтобы устраивать круглосуточные вахты. Выходим мы обычно часа в четыре утра, становимся на отстой часов в десять вечера. Команда работает здорово и безотказно.
Но сегодня мы пришли на Ушканчики в пять, и больше никуда идти не собирались. По сему случаю Константин Константиныч отдал ребятам бутылку спирта. Естественно, они обрадовались и решили «побурханить».
Пришел Николай Елиферьевич, капитан «Черского», работавший еще с Верещагиным. Принесли соленого омуля, опчан — омуля вяленого, распластанного на деревянных распорках; развели не очень жидко спирт и устроили вечер встречи двух команд.
Капитан наш тоже сидел за столом со всеми, тоже слил из своей кружки на стол водяному Байкала великому Бурхану; тоже выпил, «чтоб лишнего не говорили!..». И продолжал сидеть молча, поглядывая из-под жестких бровей на ребят невеселыми глазами.
Николай Елиферьевич, потерявший на войне ногу, принялся вспоминать фронт, к нему присоединился брат нашего механика, потерявший на войне руку, вступила повариха, прошедшая от Сталинграда до Берлина… Фронт, блокада Ленинграда, еще ветра байкальские — гудят в нашей тесной кают-компании горячие разговоры…
А ребята взяли лодку и уехали на берег: у кого-то из студенток нынче день рождения, надобно поздравить.
Как пропустил это наш суровый капитан? Может быть, он как раз слушал Николая Елиферьевича:
— …как начал нас бить о дно култук, механики растерялись, я звоню в машинное отделение: мать вашу так!..
Может, в это время он говорил:
— В море я сам хозяин: пусть его рвет, страшно, что ли? А коли на берег швырнуло…
Злые языки утверждают, что Василий Васильич любит держаться подальше от берега. И на самом деле, в море он очень надеется на себя, на свой катер, на два мотора, но если горняшка швырнул судно о берег, то тут уж надеяться не на что. Капитан осторожен, потому что слишком хорошо знает, что может быть…
Так или иначе, ребята уехали, разговор утих, гости ушли на свой катер. А через час поднялся верховик.
Василий Васильич дал сигнал, но на берегу точно вымерли все. Еще сигнал — тот же результат.
— Отходить будем, — и стали тонкими губы. — Команда? Как разбежались, так пусть и сбегаются, маленькие, что ли? Где я их по кустам буду искать? Завтра я на разрезы должен выходить, работа или баловство — одно что-нибудь.
Дал отвальный гудок, заработала машина, загремел выбираемый якорь… И в последнюю минуту ткнулась о борт лодка.
— Ушел бы! — ругался Гошка. — Я его знаю — ушел бы!.. Жалко уж ему было, у Киры день рождения, кисель такой вкусный…
Что это за интересный кисель, от которого сразу подозрительно косят глаза?..
Ребята шумели, капитан молча ушел в рубку, катерок развернулся и вышел в Байкал, запрыгал по волнам.
— Куда идем? Куда надо, туда и идем! — ответил капитан на мой вопрос.
Поделом мне, не суйся!
Наутро ребятишки виновато отводили взгляды, впрочем, капитан ни о чем не вспоминал.
— Есть надежда попасть в Покойники! — говорит мне Гошка. — Правда, мы там один кисель пили…