Волков достал сигареты и снова спрятал. Все-таки – санитарная часть.
– Да кури, – махнул рукой Новиков. – Сигаретой запахи медикаментов не перешибешь. Еще месяц проветриваться буду.
Волков закурил.
– Командующий спрашивал о Чиже.
– Естественно.
– Почему?
– Они фронтовики. – Новиков придвинулся к Волкову. – Не отпускай ты его, если станет проситься. Не хочет он. В полку его место. Особенно сейчас.
– Не думай, комиссар, что я избавиться от него хочу. Он мой лучший учитель. За ручку вывел на потолок. Я хочу, чтобы он хоть несколько лет по-человечески пожил. В Ленинграде, в семье, без нервотрепки. В гости к нему хочу с Машей приехать, попросить, чтоб Питер показал. Он заслужил все это.
– Может, ты и прав, но я чую – он хочет быть нужным своему полку до конца. И он действительно нам нужен. И мне, и тебе, и этим мальчишкам.
– Не вечно будет с нами Чиж.
– Ну, пусть будет, пока ему самому этого хочется.
– Я что, выгоняю его? Пусть будет.
Действительно, подумал Волков, пусть будет. С передовой командой ему ни к чему лететь, а с полком – пожалуйста.
– Ну ладно, – Волков выбросил в открытую форточку сигарету. – Завтра еще полежи, и хватит. Дел много.
– Как самолет тащить будете?
– Хвостом вперед. За скобу тормозного парашюта, тросом. По воде он легко пойдет. А дальше – трейлером. Там уже работают. Может, Саньку твоего к себе забрать?
Новиков упрямо покачал головой:
– Взрослый уже. Пусть сам.
– Пока, – Волков протянул замполиту руку.
С аэродрома он прямиком поехал в госпиталь, купив по дороге виноградный сок и цветы. Наверное, что-то надо было еще купить, но он не знал что.
В госпиталь его не пустила зловредная старушка, сидевшая у стеклянной двери.
– Бабушка, я начальник гарнизона, – сказал с улыбкой Волков, – имею право проходить во все воинские учреждения.
– В своем гарнизоне и ходи, – упорствовала старушенция, – а тут госпиталь. Посещений сегодня нет.
Волков вышел на улицу и позвонил из будки-автомата своему дежурному, попросил номер телефона начальника госпиталя. Распоряжение пропустить посетителя прямо-таки взбесило бдительную вахтершу.
– И что вы тут все шастаете, все шастаете, – ворчала она, – я еще и начальнику скажу на это безобразие.
Халат она не подала, а чуть ли не швырнула, гневно сверкнув глазами. Не могла простить, что вышло не по ее. Удивило Волкова, что стоявший рядом дежурный врач не сделал ей замечания. Видимо, знал – старуху не переубедить, а настроение будет испорчено.
Подымаясь по лестнице, Волков все еще боролся с закипевшим гневом и думал о том, как мало надо человеку, чтобы вывести его из равновесия и надолго испортить настроение.
– Почему вы ее терпите? – спросил он дежурного врача.
– Хорошая работница. Исполнительная.
– Бездушная работница.
– Душа – философская категория, а у нас медицина. – Он улыбнулся. – Если всерьез – некем заменить. Она и санитарка, и гардеробщица, и вахтер. Работает безотказно, чувствует себя незаменимой…
Палата, в которой лежала Алина, была открыта. Нянечка протирала линолеум сырой тряпкой. Волков вошел незамеченным и направился к койке, на которую указал ему дежурный врач. Алина спала. Он тихо поставил на тумбочку байку с виноградным соком, положил рядом букет и повернулся к выходу.
– Иван Дмитрич, – строго сказала больная. – Вы уже уходите?
– Мне показалось, вы спите…
– Что-нибудь с Сережей?
– Да нет, здоров он, как конь. Я посмотреть на вас зашел.
– Когда я была здоровая и красивая, вас что-то не тянуло посмотреть на меня. А когда меня скрутило, вы тут как тут…
– Голубушка, не прибедняйтесь, – Волков принял ее тон. – По мне, так вам не в госпитале валяться, а на плантации работать.
– Ладно, ладно… Спасибо за цветы. Вы уж не ругайте нас с Сережей. Хлопот мы вам подбросили. Не семейка – ЧП ходячее.
«Алина Васильевна, – хотел сказать Волков, – не сбивайте с толку Сергея Петровича, не заставляйте его сейчас заниматься делами семейного устройства, потерпите. Очень у нас трудное время. Перелетим, освоимся, и я сам его отпущу с богом».
Но в ее глубоких карих глазах, которые только и выделялись на бледном лице, он прочел плохо спрятанную боль и, боясь ее усугубить, сказал совсем не то, что ему хотелось:
– Набирайтесь сил. Насчет Сергея Петровича завтра сам буду говорить с начальником политотдела. Найдут ему и здесь должность.
– Вы думаете, это возможно?
Алина пристально посмотрела на Волкова, и он, как в открытой книге, прочел в ее глазах надежду.
– Возможно. У нас все возможно. Хотя, не хочу скрывать, полк без него осиротеет. Ну, да мы все не вечные. Поправляйтесь.
К их разговору уже прислушивались другие женщины, лежащие в палате, и Волков попрощался.
«Дернул меня черт выдавать такие векселя», – подумал он, выходя из госпиталя. Но огорчения особого не было. Поговорит он завтра с начальником политотдела, предупредит его, попросит подумать над вариантом такого перевода, который можно будет осуществить без ущерба для дела после перелета полка к новому месту базирования.
– Я говорю ему – ходют тут, – снова ворчливо встретила Волкова вахтерша, – а мне выговор от доктора. Я в жисть выговоров не слышала.
– От какого же это доктора? – всерьез поинтересовался Волков.
– Какого надо. Лечащего. Булатова.
– Где же он, ваш грозный доктор?
– Здесь я, – сказал Булатов, спускаясь по лестнице со второго этажа. – Здравствуйте, Иван Дмитриевич.
– Добрый вечер, Олег Викентьевич. Вахту вы тут выставили, как в испытательном центре.
– Какая есть, такую и выставили, – тут же вмешалась в разговор старуха.
– Тетя Дуня, – строго посмотрел на нее Булатов, – вы не справляетесь с обязанностями вахтера.
– Я ему и говорю, – тут же вставила она реплику.
– Здесь надо вежливо молчать, а не говорить. А если говорить, то уважительно.
– Так ходют же всякие…
– Тетя Дуня!
– Ну, молчу, молчу.
Булатов жестом пригласил Волкова подняться наверх. Здесь, прямо у лестничной площадки, начинался уютный холл, уставленный вдоль стен сверкающими аквариумами. Их было около десятка. Одинаковой формы, но с разным содержанием. «На Севере такое завести в летном домике, – подумал Волков, – это же красота!» И тут же решил: заведу обязательно.
– Я вас слушаю, Иван Дмитриевич.
– Скажите, Олег Викентьевич, если можно, у Алины Васильевны что-то серьезное?
– Она жила последнее время в напряжении. Случай с Новиковым был той каплей…
– Это инфаркт?
Булатов едва заметно улыбнулся.
– Синдром Миньера это называется. В общем, надо полежать ей. После выписки, естественно, максимум спокойствия. Вы понимаете, о чем я говорю?
Волков все отлично понимал. С Новиковым придется расставаться.
– Олег Викентьевич, – решился Волков на главный вопрос. – Вы лечите Павла Ивановича Чижа…
– Слушаю вас.
– Посоветуйте, доктор… У нас есть возможность не брать его на Север. Но он и слышать не хочет. Порекомендуйте что-нибудь.
Булатов встал и нервно заходил вдоль аквариумов. Сцепленные в замок руки за спиной хрустнули, косточки на пальцах побелели.
– Ему лучше с вами ехать, – сказал Булатов тихо и убежденно. Волков искренне удивился этой противоречивой рекомендации.
– Север – не Крым, доктор.
– Я знаю. Ему не климат опасен. Ему надо беречься от психологических стрессов.
– Где же логика, милый доктор? Вы же знаете характер его работы. У нас этих стрессов, как в психбольнице.
– Это привычные стрессы. Организм уже выработал на них стереотипные реакции, приспособления к защите. Уход от любимого дела, при глубоком убеждении, что ты еще можешь быть полезным этому делу, – такой стресс опасен. Он может иметь непоправимые последствия.
– Все это лирика, доктор, – сказал Волков, а сам подумал: «Сговорились с Новиковым». – Кстати, Олег Викентьевич, за что вы получили звание кандидата медицинских наук?
– Вот за эту самую лирику, – грустно улыбнулся Булатов.