— Пружины, — повторила Наоми, веселясь. — Вы серьёзно про эту хрень?
Сандерс скрестил руки на груди и навис над Наоми. Она смерила его одним из своих фирменных убийственных взглядов, и он отступил.
Операторы были сосредоточены на отслеживании пожара, переключаясь с данных о внешнем тепловом излучении на данные внутренних температурных показателей.
— Зачем вы отслеживаете пожар, который находится как минимум в часе езды на запад, особенно учитывая, что это место сделано из камня? — спросил Слоан.
— Такова процедура. Нам ни к чему, чтобы огонь подобрался слишком близко. Иначе придётся отгонять вертолёты с репортёрами и людей, снующих по округе. Для объекта строжайшей секретности это не очень хорошо.
— Оооо, я чувствую себя таким особенным, — промурлыкал Мартинез.
— Отставить, Мартинез, — одёрнул его Китч.
— Запомнили, или подписать мониторы маркером? — спросил Сандерс.
— Запомнили, — отозвался я.
— Отлично, так как настало время жрачки, — Сандерс покрутил указательным пальцем, торопя нас на выход. — ППП в ту сторону.
Мартинез со Слоаном с трудом сдерживали смех. Сандерс, наверное, всю жизнь ждал этого момента, и наконец ему представился шанс подколоть морпехов, повидавших вражеский огонь. Холл жрачки, котлопункт, столовая или пункт питания вместо «ППП» — пункта приёма пищи — звучало куда более подходяще. Сандерс из кожи вон лез, чтобы вписаться в компанию больших ребят.
— Он не виноват, — полушёпотом заметил я. — Нас так просто не удивить.
— Уверена, что его бабуля считает его воином, — сказал Слоан.
Ребятам стало ещё сложнее удержаться от смеха, даже Харбингер едва держался.
— Ладно, хватит, — сказал он, прочистив горло. — Давайте постараемся, чтобы нас не уволили в первый же день.
Еда была приличнее, чем во всех прочих местах, где мы были. В буфете предлагали любые блюда от экологически чистых стейков и салата из креветок до ахи-поке и сэндвича с котлетой, что бы это ни значило.
Слоан навалил на свой квадратный поднос самую высокую гору еды. Синяя пластмасса подноса напоминала о пятидесятых годах, как и всё помещение в целом. В этом комплексе ничего не обновляли уже шестьдесят лет. Этого и не требовалось. Его строили так, чтобы пережить последствия ядерного удара, а на это требовался срок, что вдвое превышал продолжительность человеческой жизни.
Все притихли, спешно набивая рты, привыкнув к тому, что приём пищи занимал строго лимитированное время, прежде чем отряд поднимали по тревоге, когда начинался обстрел. Привычка пригодилась, так как Бьянка уже ждала нас в дверях с клипбордом в руках, с нетерпением ожидая, когда мы её заметим.
Слоан нахмурился, жуя. В уголке его рта виднелся майонез.
— У вас нет чувства, что нам тут не рады? Или мне это просто кажется?
— Ага, — согласилась Наоми. — Никто не расстелил нам приветственный ковёр. Бьянка говорила, что они нервничают из-за Трекса. Но, думаю, дело в том, что мы чужаки.
— Я чувствовал себя более желанным гостем в Иракской деревушке, чем здесь, — признался Мартинез.
— Хватит, — сказал я. — Соберитесь. Не показывайте им, что они правы. Мы сталкивались с вещами и похуже. Хватит зацикливаться на этом, пора действовать.
Команда встала из-за стола, вновь обретя уверенность. Всё, что потребовалось, чтобы их приободрить после долгого утра, наполненного вводными инструкциями, на которые не стоило обрекать ни одного военного, — это обед и мотивационная речь. Солдат способен вынести физическое, эмоциональное и моральное истощение. Но выслушивать многочасовой бубнёж, посвящённый правилам, регламентам и техническим руководствам — это чересчур.
По окончании дня мы вышли на улицу, щурясь от закатного солнца. После того, как я весь день таскал с собой винтовку, а теперь оставил её внутри, я чувствовал себя голым.
— Вы привыкнете к яркому солнцу, когда покинете Комплекс, — бесстрастно сказала Бьянка. — Радуйтесь, что вы не живёте здесь.
— Здесь живут люди? — спросил Мартинез.
Я не мог понять, была ли Бьянка раздражена расспросами, или ей было всё равно.
— Кое-кто из учёных и другая служба безопасности.
— Ладно. Пора прощаться, — сказал я, хлопнув Мартинеза по плечу.
Под нашими ногами хрустел гравий, когда мы разошлись, оставив Бьянку стоять у входа в одиночестве, если не считать полдюжины охранников.
Я пожал своим ребятам руки, прижал кулак к их кулакам и обнял их на прощание, а затем со вздохом забрался в свою машину. Мы сделали это.
Наоми положила руку поверх открытой дверцы своей машины, ухмыляясь.