— Я капитан Тахауэр, — сказал он, выпустив густую струю дыма. — Разрешите узнать ваше имя?
— Кулозик. Ян Кулозик. Кто вы и что здесь делаете? И почему пытались усыпить нас?
— В тот момент это казалось наилучшим выходом. Никто не хотел оставлять вас на верную смерть. Впрочем, такое предложение тоже было, по крайней мере одно, но энтузиазма явно не вызвало. Мы не убийцы. Но если бы, спасая вас, мы обнаружили себя — это могло бы вызвать весьма серьезные осложнения. Поэтому в конце концов мы решили усыпить вас. А что нам еще оставалось? Но мы не профессионалы в таких делах, это очевидно. Ота наткнулся на собственную иглу и теперь храпит вместо вас.
— Кто вы? — снова спросил Ян, оглядывая незнакомую форму и книги в нише, напечатанные алфавитом, какого он никогда в жизни не видел.
Капитан Тахауэр тяжело вздохнул:
— Израильский флот. Добро пожаловать к нам на борт.
— Спасибо. И спасибо, что спасли нас. Но я не понимаю, почему вы боялись, что мы вас увидим. Если вы выполняете какое-то тайное задание для флота ООН, я буду держать язык за зубами. У меня есть допуск к секретным делам.
— Пожалуйста, мистер Кулозик, не надо. — Капитан поднял руку в останавливающем жесте. — Вы говорите так, потому что совершенно не знаете здешнюю политическую обстановку.
— Как это не знаю?! Я не прол. У меня ученая степень…
Брови капитана приподнялись, одобряя ученую степень, но, похоже, она его не очень впечатлила.
— Я не имею в виду вашу профессиональную компетентность: ничуть не сомневаюсь, что тут вы на высоте. Но в ваших знаниях по части всеобщей истории есть определенные пробелы. И возникли они в результате намеренного искажения фактов в учебниках, по которым вы учились.
— Я не знаю, о чем вы говорите, капитан Тахауэр. В нашем образовании, в Британии, цензуры не существует. В Советских Штатах — может быть, но не у нас. У нас свободный доступ к любой книге в библиотеке, к любой компьютерной информации… Совершенно свободный.
— Весьма впечатляет, — сказал капитан, хотя незаметно было, что Ян его убедил. — Однако я не собираюсь спорить с вами о политике в такое время и в такой ситуации, как сейчас. Я только хочу довести до вашего сведения тот непреложный факт, что Израиль — не ооновский конклав заводов и ферм, как вас учили в школе. Это свободное и независимое государство — пожалуй, единственное, оставшееся на нашей планете. И мы можем сохранить свою независимость только в том случае, если не будем высовываться за пределы своей территории и не дадим узнать, что мы из себя представляем, кому бы то ни было, кроме руководящих сил вашего мира. Как раз в этом и состоит опасность, с которой мы столкнулись, спасая вас. То, что вы узнали о нашем существовании, — а тем более здесь, где нас быть не должно, — может вызвать ужасные последствия. Ваших правителей наше присутствие на Земле никогда особенно не радовало. И если бы они были уверены в своей безнаказанности, то уничтожили бы нас уже завтра.
Загудел телефон. Капитан снял трубку, послушал, пробормотал что-то невнятное…
— Меня зовут, — сказал он, вставая. — Располагайтесь поудобнее. В термосе есть еще чай.
Что же такое он говорил? Ян прихлебывал крепкий чай и машинально поглаживал черно-синий кровоподтек на ноге. Исторические книги лгать не могут. Но вот она, субмарина, — и действует очень осторожно, — и они явно чем-то встревожены. Он пожалел, что так устал и плохо соображает.
— Вам получше? — Из-за портьеры в дверях проскользнула девушка и опустилась в кресло капитана.
Зеленоглазая блондинка, очень привлекательная. На ней была блуза цвета хаки и такие же шорты; а загорелые стройные ноги настолько хороши, что Ян вздрогнул и смущенно отвел глаза. Она улыбнулась.
— Меня зовут Сара, а вы Ян Кулозик. Вам ничего больше не нужно?
— Нет, спасибо… Впрочем — да, нужно. Немного информации. Вы не знаете, что это за катера, которые нас потопили? Я хочу сообщить о них.
— Не знаю.
И не добавила больше ни слова. Просто сидела и спокойно смотрела на него. Яну показалось, что пауза затянулась, но тут он сообразил, что она больше ничего и не собиралась говорить.
— Вы больше ничего не хотите сказать мне? — спросил он.
— Нет. Для вашей же пользы. Если вы когда-нибудь обнаружите лишнее знание, то немедленно попадете в списки подозреваемых, под надзор Службы Безопасности. На всю оставшуюся жизнь. Ваше продвижение, карьера — все будет погублено до конца ваших дней.
— Боюсь, Сара, что вы очень мало знаете о моей стране. У нас есть Служба Безопасности, верно, и мой зять служит там в довольно высоком чине. Но ничего подобного у нас не бывает. Разве что для пролов; для тех из них, кто известен как бузотер. За ними следить необходимо. Но для людей с моим положением…
— А что это за положение?
— Я инженер, из хорошей семьи, у меня прекрасные связи…
— Понятно. Один из угнетателей. Рабовладелец.
— Меня оскорбляют ваши намеки…
— Нет здесь никаких намеков, Ян. Просто констатация факта. У вас своя модель общества, у нас своя. Демократия. Быть может, вы даже не знаете этого слова. Мы правим собой сами, и мы все равны. В отличие от вашего рабовладельческого строя, где все рождаются неравными и живут и умирают в неравенстве, потому что изменить ничего нельзя. С вашей точки зрения, я уверена, это не так уж плохо. Потому что вы один из тех, кто наверху. Но не раскачивайте лодку, Ян. Если вас начнут подозревать — ваше положение может очень быстро измениться. В вашей цивилизации вертикальное перемещение может быть направлено только в одну сторону. Вниз.
— Чепуха! — рассмеялся Ян.
— Вы на самом деле так думаете? Ну хорошо. Тогда я вам расскажу о катерах. Через Красное море идет оживленная торговля наркотиками. Традиционная контрабанда с востока — героин для масс. Торговый путь проходит через Египет или Турцию. Когда нужно — а вашим пролам часто бывает нужно забыться, — всегда находятся и деньги, и люди, которые его доставят. Через районы, находящиеся под нашим контролем, наркотики не просачиваются — это еще одна причина, почему нас терпят. Один из способов борьбы с контрабандистами — такие вот подводные патрули. Пока контрабандисты не лезут к нам, мы их игнорируем. Но силы вашей госбезопасности тоже имеют свою патрульную службу, и один из их катеров преследовал контрабандиста, который вас едва не потопил. А потопил вас сторожевой катер. Вероятно, они вас просто не заметили в темноте. Но, во всяком случае, о контрабандисте они позаботились. Мы видели взрыв — и обнаружили, что в порт сторожевик вернулся один.
Ян замотал головой:
— Я никогда ничего об этом не слышал. Пролы получают все, что им надо; у них в сигаретах подмешан…
— Чтобы забыться, чтобы скрасить существование, которое они влачат, нужны гораздо более сильные средства. И, пожалуйста, не перебивайте меня каждую минуту, чтобы сообщить, что вы никогда ничего подобного не слышали. Я знаю, что не слышали; поэтому-то и стараюсь рассказать вам, что происходит на самом деле. На самом деле мир не таков, каким вам его рисовали до сих пор. Для вас это может ничего не значить. Вы входите в правящее меньшинство, богатое и жирное в нищем и тощем мире. Но вы сами захотели узнать. Потому я вам и рассказываю, что Израиль — свободное и независимое государство… Когда арабская нефть иссякла, мир повернулся к Ближнему Востоку спиной, радуясь возможности избавиться наконец от богатых шейхов. Но мы жили здесь всегда — и арабам тоже некуда деться… Они попробовали снова напасть на нас, но без помощи со стороны победить не смогли. Мы выжили, хоть и с превеликим трудом. Эту способность мы проявляли и раньше. И мы сделали все, что могли, чтобы помочь им, когда настали трудные времена, Когда арабское население стабилизировалось, мы научили их нашему традиционному земледелию, которое они успели забыть за долгие годы нефтяного изобилия. К тому времени, когда остальной мир снова нас заметил, наш регион был уже стабилизирован и жизнеспособен. Мы стали экспортировать фрукты и овощи. Такая ситуация мало кого устраивала — но все смирились. Особенно когда мы показали, что наши ядерные ракеты ничуть не хуже любых других и что если кому-нибудь захочется нас истребить, то им самим придется несладко. И такая ситуация сохраняется по сей день. Быть может, наша страна — гетто; но мы привыкли жить в гетто. И внутри своих стен мы свободны.