Инна Александровна Коля-то! Сколько я перевидала людей, а такой души еще не встречала. Вот говорила я – чужое дело, сразу видно, что эгоистка… а Коля: если увидит он, что лев разоряет муравьиную кучу, так он один с голыми руками на льва пойдет. Вот он какой! Что-то там делается! Что-то делается!.
Житов. Если бы мне не так хотелось в Австралию…
Поллак.(входит). У вас не найдется, уважаемая Инна Александровна, чашки черного кофе?
Инна Александровна Как же не найдется? Найдется!
Минна! (Идет.)
Житов. Ну, как дела, коллега?
Поллак. Хорошо. А вы что же ничего не делаете?
Житов. Погода… Какая тут работа! Да и события такие…
Поллак. А не русская лень?
Житов. Может быть, и лень. Кто знает?
Поллак. Нехорошо, дорогой товарищ. Лунц, вы произвели вычисления, которые поручил вам Сергей Николаевич?
Лунц(резко). Нет.
Поллак. Напрасно.
Лунц Напрасно, не напрасно, это вас не касается. Вы такой же ассистент, как и я, и не имеете права делать мне замечания. Да.
Поллак.(отворачивается, пожимая плечами). Скажите, Житов, чтобы кофе мне подали туда.
Житов. Ладно. А над чем сейчас работает Сергей Николаевич? Я как-то отошел от дела за это время.
Поллак. О, у него такая работа! Я сам могу много работать, но я удивляюсь настойчивости Сергея Николаевича, силе его мозга. Трение, это возмутительное трение, отсутствует в нем, как в наших инструментах. И работает он с правильностью часового механизма: я убежден, что в его вычислениях за тридцать лет нельзя найти ни одной ошибки.
Лунц(прислушиваясь). Он не только работник, он-талант.
Поллак. Совершенно верно. У него числа и цифры-живые и движутся, как солдаты.
Лунц. Вы все сводите к дисциплине. Какая юнкерская поэзия!
Поллак. Без дисциплины нет победы, дорогой Лунц.
Житов. Верно!
Лунц. Я о нем думаю лучше, чем вы. Я думаю, что он видит вечность, видит, как мы вот эти стены. Да!
Поллак. Я не возражаю. У вас нет сведений, кончилась эта революция или нет?
Житов. Какие тут сведения! Слышите, что на дворе делается?
Поллак. Я упустил это обстоятельство из виду.
Петя. По последним газетам…
Поллак. Нет, нет. Вы мне скажите, когда все это кончится. Я не хочу входить в подробности.
Инна Александровна(входит). Нет никого. Выходила сама посмотреть – пустыня.
Поллак. Так я попрошу вас, уважаемая Инна Александровна, дать мне кофе туда.
Инна Александровна Хорошо, хорошо, работайте. Сейчас работа – это прямо счастье.
Поллак уходит во вторую комнату.
Петя. А я думаю, что бывают минуты, когда работать над чем-нибудь нечестно.
Инна Александровна. Петя, Петя!
Петя. Я не могу! Отчего вы не пускаете меня туда? Я тут с ума схожу, в этой дыре!
Инна Александровна. Петечка, голубчик, ведь тебе восемнадцати лет еще нету.
Петя. Николай в девятнадцать лет в тюрьме уже сидел!
Инна Александровна. Ну что же тут хорошего?
Петя. Он работал!
Инна Александровна Ах, господи, ну поговори с отцом…
как он скажет, так и будет.
Петя. Он говорит: ступай.
Житов. За чем же дело стало?
Петя. Я не знаю, я не могу. Там такая великая борьба, а я… Я не могу, я не могу! (Уходит.)
Лунц Петя опять нервничает. Вы, Инна Александровна, занялись бы им. (Идет вслед за Петей.)
Инна Александровна Ну что же я поделаю? Боже мой, боже мой!
Житов. Ничего, пройдет.
Инна Александровна Нежный он такой, совсем как девочка… ну куда ему! И что с ним в эти дни сделалось! А тут еще этот Лунц: нужно бы успокоить, а он…
Житов. Ну, у Лунца у самого, того и гляди, истерика сделается.
Инна Александровна. Вижу уж. Спасибо вы, Василий Васильевич, еще спокойны, а то хоть ложись в гроб да помирай.
Житов. Ну, я-то что. Я всегда спокоен, у меня уж характер такой.
Иной раз и рад бы поволноваться, да не выходит.
Инна Александровна. Хороший характер.
Житов. Не знаю. Удобный, конечно, характер. Жаль вот только, что газет нету: люблю почитать, как люди там волнуются.
Инна Александровна А вы знаете, что у Лунца четыре года назад, когда он тут, за границей, еще студентом был, родителей убили?
Во время еврейского погрома…
Житов. Знаю, слыхал.
Инна Александровна Он сам об этом никогда не говорит, не выносит. Несчастный молодой человек… я иногда на него без слез смотреть не могу. Опять стучит?
Житов. Нет.
Инна Александровна В третьем году в такую погоду разносчик к нам попал. Чуть живой. А оттаял – сейчас же торговать начал.
Житов. Вот и я разносчиком в Австралию пойду.
Инна Александровна. Да ведь вы английского не знаете.
Житов. Немного знаю. В Калифорнии научился.
Инна Александровна Ну, а я все-таки газеты почитаю. Ни о чем другом думать не могу. И вы бы почитали что-нибудь, Василий Васильевич.
Житов. Не хочется. Я у камина посижу.
Инна Александровна надевает очки и разбирает газеты; Ж и т о в садится у камина. Поллак работает. Вьюга, колокол.
Инна Александровна Что-то мой Сергей Николаевич? Я уж его два дня не видала: и пьет и ест там. И входить не велел.
Житов. М-да.
Пауза.
Инна Александровна(читает). Какие ужасы! Что это такое пулеметы, Василий Васильевич?
Житов. Это такая пушка особенная.
Пауза. Минна приносит Поллак у кофе.
Инна Александровна Взяла бы я сама пулемет, да их бы…
Житов. М-да. Штука серьезная.
Пауза.
Инна Александровна Как воет! Читать нельзя. А мне вас жалко будет, Василий Васильевич, если вы в Австралию уедете. Не ездите, а?
Житов. Невозможно. Непоседливый я человек. Мне бы, Инна Александровна, хотелось всю землю кругом ощупать – какая она. Из Австралии я в Индию поеду, я еще тигров на свободе не видал.
Инна Александровна. А зачем они вам понадобились?
Житов. Не знаю. Я, Инна Александровна, смотреть люблю. Как все это вообще. У нас в деревне бугор был, так я, мальчишкой еще, по целым дням сидел, смотрел все. Я и астрономией-то занялся, чтобы смотреть, а вычислять не люблю: не все ли равно, двадцать миллионов миль или тридцать. И разговаривать я тоже не люблю.
Инна Александровна. Ну-ну, не буду. Смотрите себе.
Пауза. Вьюга. Колокол.
Житов.(не оборачиваясь). А вы и в Канаду с Сергеем Николаевичем поедете? На затмение?
Инна Александровна А? В Канаду? Поеду. Как же он без меня?
Житов. Тяжело будет. Далеко.
Инна Александровна. Пустяки. Только бы тут все обошлось. Господи, господи, подумать страшно!