Закро, расчувствовавшись, уткнулся лицом в пушистую, мягкую шерсть на собачьй шее и замолчал, затих…
5
Русудан потеряла дорогу, выпустила вожжи и предоставила лошади самой выбираться из зарослей. Смирный мерин побродил, поплутал среди рощ и кустарников и наконец выбрался на открытое место.
Разморенные зноем заросли остались позади. Двуколка покатилась по мягкому, устланному пылью проселку, пролегавшему среди высоких хлебов.
Чуть заметный ветерок покачивал тяжелые колосья. Сильный запах спелой пшеницы бил в ноздри.
Стая диких голубей с шумом пролетела над головой и опустилась где-то в кусты среди алазанских отмелей.
Солнце уже клонилось к закату и посылало косые лучи с вершины горы, зеленевшей в стороне Ахметы.
Ветерок усилился, всколыхнулось, заволновалось золотистое море нив. Хлеба были лошади по самую грудь, и, глядя издали, казалось, что двуколка плывет, словно маленькое суденышко, по шелковистым волнам. Девушка сидела в ней неподвижно, подперев лоб ладонью, уйдя в свои мысли. Свисавшая с ее запястья плеть свободно раскачивалась в воздухе. Лошадь, предоставленная самой себе, легкой рысцой трусила вдоль журчащей неподалеку Берхевы, вверх по течению.
До самой деревни не поднимала девушка головы. Доехав до шоссе, она рассеянно подобрала вожжи, пересекла дорогу и направила лошадь во двор перед конторой колхоза.
Старик сторож удивился:
— Видно, здорово ты утомилась, дочка! И где это ты увязла в такой грязи? Не годится по жаре столько ездить!
Девушка медленно сошла с двуколки.
— Пригляди за лошадью, дядя Котэ. С самого утра не кормлена.
Она повернулась и пошла со двора, но в воротах старик догнал ее. В руках он держал охапку полевых цветов.
Пестрели вперемежку лютики и цикорий, ромашки и васильки, а посредине вздымался стебель колокольчика, свесив опрокинутые лиловые чашечки.
— Забыла цветы в двуколке, дочка!
Девушка нехотя взяла букет, помедлив, поднесла его к лицу и вдохнула пряный запах алазанских берегов.
После недолгого колебания она окликнула ушедшего было сторожа и вернула ему цветы:
— Отнесите счетоводам, дядя Котэ. Пусть поставят их в воду.
Изумленный сторож взял букет и направился к конторе.
А девушка, понурив голову, вышла за ворота.
Беспомощно свисала плеть с ее правого запястья и волочилась плоским кожаным кончиком по земле, по желтой пыли.
Лишь придя домой, дала волю накопившейся горечи Русудан и облила слезами снятый со стенки портрет отца. Бросившись ничком на кровать, она плакала, плакала и проклинала тот день, когда впервые человек пошел с оружием на человека.
У многих отняла война родителей, братьев, людей любимых и близких, многие лишились родного гнезда, крова над головой, того, что дорого сердцу… Но вряд ли еще кому-нибудь на свете так горько сиротство, как Русудан. С тех пор как она узнала о гибели отца, душа ее рассталась с весельем, а глаза привыкли к слезам.
«Ах, отец, отец! Если бы ты был жив, разве кто-нибудь посмел бы обидеть, оскорбить твою Русудан? Кто позволил бы себе?.. О боже, боже, боже! Одна мысль об этом может свести с ума! Русудан, бедная Русудан, как же ты одинока! Некому тебе даже поверить свои печали, не перед кем открыться, не у кого спросить совета… Была у тебя подружка Тамара, маленькая Тамарико, но и та поссорилась с тобой из-за своего отца и сидит дома, редко когда показывается. И Нино в последнее время что-то всегда занята. А Флора далеко и даже писем не шлет, ленится. Может, с Максимом поговорить, открыть ему душу? Только сумеет ли он тебя понять? Нет, конечно, поймет. Максим ведь уже взрослый, уже мужчина, и он не спустит твоему, оскорбителю, рассчитается с ним. Но как бы не получилось хуже… Как бы самому Максиму не вышло вреда. Он смирный юноша, но ради тебя, знаешь ведь, кинется, не раздумывая, в огонь и в воду.