Тут вошла сестра хозяина, и, к удовольствию обоих, разговор прервался.
Хатилеция тянул носом, как ищейка, с наслаждением вдыхал дразнящие запахи, плывшие от накрытого стола, и то и дело исподтишка поглядывал на запотевшие бутылки.
Харчо и чахохбили аппетитно дымились в глубоких блюдах, соблазнительно поблескивало в бутылях знаменитое ркацители со склонов Кондахасеули.
После нескольких коротких вступительных тостов за столом воцарилось задушевное веселье.
Восхищенный превосходным вином, гость заинтересовался местными виноградниками, и хозяин стал с удовольствием рассказывать ему о секретах ухода за виноградной лозой, о закладке новых площадей.
— Четыре колхоза было у нас в Чалиспири, мой — самый большой: тридцать шесть гектаров под виноградниками… Когда колхозы соединились, к моим тридцати шести приросло всего двенадцать гектаров. Значит, иждивенцев поприбавилось, а виноградников осталось считай что почти столько же.
— А как у вас прошло слияние колхозов? Сопротивления не было? — полюбопытствовал гость.
— Да нет, значительного не было ничего. Правда, мои колхозники долго тянули, не соглашались объединяться. Вина-то у нас распределялось порядочно. А когда слились, ясное дело, стало приходиться меньше на трудодень. Да и не только в этом — в других отношениях мы тоже были сильнее… Вот, собираюсь теперь сажать новые кусты, на подвоях. Вы ведь знаете, наш район виноградарский. Весной привьем несколько тысяч черенков и запашем под них поглубже. Правда, участков не хватает… Говорят, филлоксера у нас совсем вывелась, но я все же не решаюсь размножать кусты отводками. Пусть прививают на филлоксероустойчивые подвои. Чем черт не шутит, осторожность никогда не мешает.
— Интересно, очень интересно! Непременно приеду к вам в гости осенью, во время виноградного сбора, — оживился гость. — А ваше фото заставлю напечатать в газете, на первой странице. Осенью и колхозники будут повеселей. И снимать будет куда удобнее. Вино, виноград, мачари… Все тогда проще. Да, да, у колхозников настроение будет веселое…
Тост следовал за тостом, и, хотя гость плутовал, берег себя и не пил до дна, хозяин не без удовольствия заметил, что фотограф недолго сохранит прямую осанку в схватке с кривобокой лозой.
Девушка по просьбе отца встала из-за стола; извинившись перед гостем, она пошла к себе.
Гость проводил ее мутным взглядом до дверей спальни и, не дожидаясь приглашения хозяина-тамады, схватился за стакан:
— За здоровье вашей дочери, батоно Нико. Пусть не переводятся в Грузии красавицы!
Полный до краев стакан покачивался в нетвердой руке фотографа, а сидевшая рядом тетушка Тина выходила из себя: ведь пятна от ркацители на белой скатерти не так-то просто вывести!
— Желаю вам, Тамар, счастья и здоровья.
Девушка обернулась в дверях и поблагодарила за здравицу.
— Нет, так нельзя, — вдруг заартачился гость. — Надо благодарственную выпить.
Девушка беспомощно взглянула на отца, извинилась: вино, дескать, запрещено ей врачом, — и в смущении отвела глаза к окну.
Гость, однако, упрямился, строил обиду, настаивал: пусть она выпьет, нельзя не выпить.
Тут Хатилеция, сидевший до сих пор в полном молчании и только осушавший стакан за стаканом так, словно его мучила жажда на солнцепеке, сдвинул брови, насупился, явно приняв назойливые настояния гостя за личное оскорбление.
— Эй-эй, не забывайся! Сам жульничаешь, не пьешь, а других пить заставляешь? Что ты к девчонке пристал? Она устала, ну и пусть идет спать. А ежели хочешь пить наперегонки, давай со мной померяйся. Хоть я и старик, а загоню тебя под стол, собью с ног — четыре человека не унесут!
Хозяин нахмурился, глянул искоса на гостя, сделал знак дочери, чтобы она ушла, и повернулся к старику.
Но тут сама Тамара вывела всех из неловкого положения. Она вернулась к столу, с улыбкой поблагодарила гостя и, отпив немного из полного стакана, поспешно ушла.
Хозяин, облегченно вздохнув, проводил признательным взглядом дочь, сумевшую успокоить старика гончара и предотвратить неприятность.
Гость опять развеселился, и снова потекла за столом беседа.
Хатилеция унялся, но все что-то ворчал про себя, осушая стакан при каждом тосте. Он стал пуще прежнего налегать на вино. Наконец сок лозы сделал свое дело — заставил дедушку Ило сложить руки на столе и уронить на них отяжелевшую голову.