Маленькая сильная лошадка шла охотно, перемежая ровный шаг с рысью. Временами она оборачивалась и искоса поглядывала на плетку. По размокшей дороге тянулись за колесами узкие, глубокие следы.
— Ох этот мешок! И зачем Русудан захватила этот мешок!
— Чем он тебе мешает?
— Тесно. И потом, на каждом ухабе он прижимается ко мне, точно влюбленный.
— Не придирайся, Флора, — мешок лежит себе спокойно, как полагается мешку.
— А как же ему еще лежать?
— Так, как лежит.
— Ну и пусть.
— Он и лежит.
— Пусть лежит, только пусть меня не стесняет.
— Может, и я тебя стесняю?
— Нет, ты меня не стесняешь. А твое дурное настроение угнетает. С той минуты, как уехала Русудан, у тебя с лица уксус стекает.
— Такая у меня порода.
— Нет, ты такой с той минуты, как уехала Русудан. Не бойся, не уведут ее. Приедем, застанешь дома.
— Чирикай себе, клюв ведь не простудишь!
— Шавлего, а Шавлего! Ты тогда не кончил свое гаданье. Погадай сейчас. Вот, держи мою руку. Погадай, Шавлего, Скажи, кем будет десятый.
— Что еще за десятый?
— Мой десятый сын. Ты же предсказал, что у меня будет десять сыновей. Скажи, кем станет десятый. Но лучше сначала скажи; кто будет мой второй муж. Вот, возьми мою руку.
— Что за глупости, Флора! Неужели ты веришь, что в самом деле…
— Тебе я верю свято, что бы ты ни сказал. Гадай.
Положив руку на мешок ладонью вверх, Флора глядела на него и улыбалась.
— Уже темно. Я не вижу линий.
— Присмотрись, подними к глазам, разберешь. У тебя же орлиное зрение. Вот рука.
— Погоди, пока доедем до дому, Флора. Ничего не видно.
— Не хочу домой. Там тебе не до меня. Дома Русудан — куда она ни пойдет, ты за ней головой ворочаешь, как подсолнух за солнцем. Вы как школьники. Готовы, кажется, в душу друг к другу влезть.
— Ах ты, Флорушка, маленькая хитрюга! Откуда ты взяла, что мы не обращаем на тебя внимания? Вот тебе только один пример…
— Не нужны мне твои примеры. Не интересуют меня вовсе твои примеры. Если б ты не держал вожжи в руках, можно бы подумать, что тут два мешка…
— Какая ты смешная, Флора! Ах, какая ты смешная! Право, ты заслуживаешь, чтобы к тебе прикрепили личную гадалку. Ладно, так и быть, погадаю. Ну, давай сюда свою руку. Дуешься? Давай, говорю, руку.
— Да, да, да, дуюсь. Для тебя этот мешок значит больше…
— Чем что?
— Ничего.
— А все-таки?
— Зачем ты спрашиваешь? Видишь, я дуюсь.
Алазанская долина тонула во мраке. Едва виднелись сохранившиеся местами подлески и одинокие, богатырской стати дубы и вязы. Лишь вдали, высоко над линией селений, светились снежные вершины Кавказского хребта, похожие на огромные, выстроенные в ряд сахарные головы. Лошадь с трудом пробиралась по глубокой грязи. Временами она останавливалась, фыркала с неудовольствием, но, почувствовав легкое прикосновение вожжи, снова пускалась в путь. Ось двуколки скрипела под тяжелым грузом. Монотонно стонали не смазанные колеса.
Шавлего стало жаль коня. Он сошел с двуколки и пошел рядом, ведя лошадь на поводу. Мысли его вернулись к Закро. Большие надежды возлагал Шавлего на борца и сокрушался, что убыло рабочих рук. Да и вообще жаль ему было хорошего парня, доброго молодца. Но от железной логики никуда не денешься. Две ноги в один сапог не обуешь.
— Шавлего!
— Да, Флора.
— Я боюсь.
— Чего?
— Мне кажется, за нами кто-то гонится.
— Кто за нами может гнаться? Мельник мельницу не оставит. А ребята сразу после нас уехали на машине в Чалиспири.
— Не знаю… Мне чудится, что кто-то идет за нами на цыпочках. И я все боюсь, вот сейчас чья-то рука схватит меня.
— Какая же ты трусиха!
Шавлего отошел в сторону, пропустил вперед лошадь, а сам оказался позади двуколки.
Клейкая, глинистая грязь большими комьями налипала на сапогах, тяжелила ноги. Шавлего останавливался по временам и рукояткой плети счищал ее с обуви.
Мрак полностью застлал долину; вокруг была сплошная чернота.
— Шавлего!
— Да, Флора.
— Сядь со мной. Когда ты рядом, мне не так страшно.
— Жалко лошадь. Потерпи немножко — сейчас выедем на хорошую дорогу.
— Значит, лошадь ты жалеешь, а меня нет? Тогда и я сойду и буду идти пешком.
— Какая ты глупышка, Флора! Ну, как ты сможешь идти по этой грязи?
— Очень даже смогу. Останови лошадь, я сойду.
— Не сможешь идти, Флора.
— Смогу. И притом так будет лучше для мешка.