Гость вернулся на свое место.
— Прекрасная живопись. Что же касается безумия, будто бы охватившего весь мир, то я с вами не согласен. Мне думается, нынче народы мира — это уже не те покорные овцы, которые еще не так давно опускали бюллетени в урну, даже не интересуясь, за кого они голосуют.
Доктор с любопытством глядел на молодого человека. Он задумчиво потер подбородок и спросил тоном вежливого удивления:.
— Неужели вам неизвестно, что избираемые считаются с избирателями, лишь пока они еще не избраны?
— Это-то известно, но весь вопрос в том, кого избирают и где. Можно мне стакан воды? — И гость потянулся к графину.
Доктор встал.
— Эта уже нагрелась. Давайте я принесу свежей.
Шавлего попытался протестовать:
— Я сам принесу, дядя Сандро.
— Да вы ведь не знаете, где кран. Дайте сюда графин.
Доктор вышел, а гость, оставшись один, стал осматриваться.
Комната, перегороженная пополам занавеской, была обставлена бедно и небрежно. Несколько хороших картин на стенах и шкаф, полный книг, не меняли впечатления. Около постели стоял стул, заваленный книгами и журналами, книги громоздились стопками и на чемодане у стены. В углу стоял маленький столик, на котором были беспорядочно разбросаны исписанные листы бумаги; тут же среди них скалил зубы пожелтелый череп. Над изголовьем постели, на стене, раскинулась большая карта Европы, а повыше на гвозде висел кортик с красивой рукояткой из слоновой кости. Под столом виднелись две-три колбы и несколько пробирок, изогнутые стеклянные трубки и спиртовая горелка. В общем, это помещение скорее походило на уединенное обиталище чудака исследователя, нежели на обжитую квартиру сельского врача.
Доктор вернулся с полным графином и налил гостю воды.
Шавлего выпил несколько глотков, поблагодарил и вернулся к прерванной беседе.
— Разве я неправильно говорю?
Доктор налил воды и себе.
— Нет, друг мой, не могу с вами согласиться. Человек всюду человек — с присущей ему психикой и поведением. Разве не одни и те же болезни поражают человека и там и здесь?
— Болезни у всех людей действительно общие, но идеи — не одни и те же, мысль различна. — Глядя, как стакан подрагивает в нетвердой руке собеседника, Шавлего думал: «Да, сильно подался, бедняга». Ему стало жаль старика.
Доктор поставил стакан и чуть ослабил галстук.
— Идеи могут быть разные, но сейчас весь мир объят одним общим страхом, нервической дрожью перед грозящей ему опасностью, так как в будущей войне, как сказал один умный человек, не будет ни победителей, ни побежденных.
— Вы так думаете? Моя формула иная: поднявший меч от меча погибнет.
— А по-моему, в грядущей войне погибнут все — и правые и виноватые. Знаете, что сказал Эйнштейн, когда его спросили, какой будет третья мировая война? А вот что: какой будет третья, не знаю, но в четвертой, без сомнения, будут драться дубинками. Вот как ответил Эйнштейн, молодой человек.
— Простите меня, дядя Сандро, но это — устарелый анекдот. Народы не позволят устроить еще одну мировую бойню.
Пододвинувшись со своим стулом ближе к столу, доктор облокотился на него.
Вдруг в дверь громко и настойчиво постучали.
Гость и хозяин вздрогнули.
Так стучатся, когда можно не чиниться с хозяином дома или когда горе и тревога придают пришедшему смелости.
Доктор встал, открыл дверь. В комнату вошла немолодая женщина.
— Доктор, помоги, в ноги тебе кланяюсь! Ребенок мой умирает.
Кончиком головного платка женщина вытирала слезы, катившиеся по ее морщинистому лицу.
Хозяин вздохнул с облегчением.
— Что с ним такое?
— Не знаю, доктор. Утром поел рыбы из жестяной коробки, и вот…
Врач кивнул Шавлего.
— Понятно. Поел консервов. Возможно, что отравился.
Он открыл домашнюю аптечку и стал в ней рыться. Торопливо укладывал он в сумку необходимые инструменты и медикаменты, успокаивая тем временем перепуганную женщину:
— Ничего страшного, что ты так переполошилась? Сейчас посмотрим его, сделаем все, что надо, и увидишь — завтра будет чирикать, как птичка.
— Да, да, вся надежда на тебя, доктор — поддакивала ему женщина. — С тех пор как ты здесь поселился, реже к нам пристает всякая хворь.