Отец!
Большой, рослый, добрый! Как он любил своего маленького Закро! Вернувшись домой вечером с работы, он первым делом подзывал сына. Подхватив мальчика на руки, подбрасывал в воздух, ловил, целовал в обе щеки. Потом хватал за ноги у щиколоток, говорил: «Ну, держись!» — и кружил, приговаривая: «Гей, гей, мой малыш!» Потом, бывало, опять расцелует его, поставит на землю и вытащит из кармана пригоршню конфет в пестрых обертках.
Отец, его рослый, сильный, добрый отец…
Однажды ночью его увели… Сказали, что он вызван в Телави по делу. На следующий вечер явились другие. Перерыли весь дом… Отец с тех пор не возвращался.
В деревне шли всякие толки; поминали недобрым словом Злыдня.
Закро как-то вечером подстерег хромого в проулке, разбил ему камнем голову и убежал.
С тех пор прошло немало времени… Два года тому назад Закро похоронил мать и остался в огромном доме среди просторного двора, наедине с кудлатым сторожевым псом.
Все стало немило парню.
Сад и виноградник одичали, двор зарос.
Пес стал неласковым, озлился.
Только и осталось у него что борьба… И еще Русудан.
И наконец — одна только Русудан.
«Русудан, девочка, Русудан!»
Сначала Хатилеция отравил ему душу подозрением; вторая капля яда исходила от самой Русудан. А потом, гораздо позднее, он сам, своими глазами, видел, как нежно, тихонько пробирались по крепкой, загорелой шее длинные красивые пальцы. Сколько любви чувствовалось в этой как бы случайной ласке…
Ох, Русудан, Русудан!
Закро незаметно повернул голову и посмотрел на молодоженов. Издали приглушенно доносился до него их разговор.
Сияющая счастьем медсестра уверяла своего рыболова, что у них непременно родится мальчик.
— Знал бы ты, какой он шалун! Все время ерзает, дрыгает ножками. Вот. Вот и сейчас… Послушай-ка…
Валериан воткнул лопату в грядку и присел на корточки перед выпяченным животом жены.
— Ух ты! Вот негодник!
— А ты хотел от него избавиться!
Валериан встал и снова взялся за лопату.
— Я еще разукрашу синяками рожу Варламу. Он меня с толку сбил, заладил: «Каждая медсестра…»
— Что — каждая медсестра?
— Ничего. Не хочу и вспоминать. К тому же я еще не собирался семьей обзаводиться… А потом ты меня обозлила — все ходила за мной по пятам.
— Стыдно мне было, Валериан. Что же делать — с этаким животом!
— Когда к твоему отцу пойдем?
— Подожди немного. Закро сказал, когда совсем поправится, сам помирит нас с отцом.
— А когда ко мне перейдем?
— Пока Закро бросать нельзя. Да и потом жалко будет… Он ведь и сам говорит: жениться не собираюсь — на что мне одному огромный дом?
— Эх, как же спутала все его пути-дороги эта норовистая девка! Не появись тут у нас этот жеребец, может, она бы в конце концов и пошла за Закро…
— Однажды она пришла в больницу его повидать, да врачи не пустили.
— Почему?
— В те дни никого не пускали.
Закро тяжело вздохнул, отвел взгляд от счастливых молодоженов и повесил голову.
Все это он знал, прекрасно знал, но знал также, что одной рукой не хлопнешь в ладоши. Весь мир делился на две части: по одну сторону — счастливцы, по другую — неудачники. Впрочем, из неудачников многие превращались в счастливцев… И только один Закро оставался в одиночестве в этом мире, полном солнца и счастья… Рано или поздно уйдут от него; и Кето с Валерианом. Рано или поздно этот просторный дом вновь станет пустынным. И не с кем будет словом перемолвиться — разве что с псом Барджгалой!
Русудан…
Русудан…
Скрипнула калитка, и во двор вошла Русудан. Приостановилась, посмотрела вокруг и направилась прямо к Закро… Она шла твердым шагом — красивая, гордая, суровая. Подошла и встала у него над головой. Долго смотрела она на Закро, глядевшего на нее расширенными глазами.
— Здравствуй, Закро. — Голос у нее был необычный — глухой, упавший. И сама она была странная, чужая.
— Здравствуй… Русудан, — с трудом прохрипел Закро и приподнялся.
— Я опоздала?
— То есть как… Как это… опоздала?
— Хочу остаться у тебя… Навсегда. Примешь?
— Ч-что?
— Останусь у тебя… Сегодня же. Навсегда. Примешь?
Закро словно громом сразило. В глазах у него потемнело, в ушах раздался пушечный залп. Закро зашатался, попытался встать — и не смог оторвать тело от ступеньки.
Глава седьмая
1
Махаре с неохотой взмахивал киркой и вонзал ее в землю. Веками враставшие в почву, соединившиеся с ней булыжники и щебень, стронувшись с места, с грохотом скатывались по крутому склону. Coco и Джимшер испытывали не больше энтузиазма, чем Махаре. Да и остальные ребята не выказывали особенного восторга.