И вдруг Шакрия понял, что с этих пор он сам должен занять место Шавлего, стать во всех делах головным.
От этой мысли внезапная дрожь пробрала Надувного с головы до ног, он почувствовал, что весь покрылся гусиной кожей. Он бросил на землю свою кирку и крикнул зычным басом:
— Шабаш, ребята! Передохнем!
У него перехватило дыхание, он замер в напряженном ожидании, обвел взглядом шеренгу запыленных, перепачканных землей ребят, и сердце у него заколотилось так, словно хотело выскочить из груди.
Десятка четыре заступов, кирок и лопат, описав в воздухе широкие кривые, хлопнулись со стуком о землю.
2
Валериан извинился перед шурином и невесткой: «Наши заждались, давно нора нам вернуться домой».
Закро проводил их далеко за ворота. Когда он вернулся, Русудан по-прежнему сидела на тахте, неподвижно уперев руки в нее с обеих сторон, со скрещенными ногами и сжатыми коленями, и смотрела куда-то вдаль, за Кавказский хребет, белевший на горизонте. Сидела молчаливая, холодная, непостижимая и невообразимо красивая.
Закро прислонился плечом к столбу балкона.
По пословице, свалилась на кошку колбаса, а она — «Господи, такого бы грома с неба, да почаще!».
Но этот гром, обрушившийся на голову Закро, нежданный и ни с чем не соизмеримый, превосходил всяческое воображение.
Дважды поднимал голову Закро, кидал взгляд на Русудан — она сидела все в той же застывшей позе.
У Закро стоял звон в ушах, пересохший язык недвижно скорчился за плотно сжатыми зубами. Колени у него дрожали и слегка подгибались. Замирающее сердце так слабо, так медленно гнало кровь по жилам, что бедняга даже подумал: не собирается ли душа его расстаться с телом? А в голове роились, как пчелы, мысли — множество бессвязных мыслей. Безотчетно, подсознательно он понимал, что это прекрасное создание отныне безраздельно принадлежало ему, но эта полуосознанная мысль или, скорее, ощущение точно сразило его — так, что он даже не ощущал радости.
Русудан повернула голову, подняла взгляд на молодого человека, прижавшегося к резному столбу. Долго, внимательно рассматривала его, и жалость светилась в ее взгляде. Болезнь словно отточила и утончила черты красивого, мужественного лица, одухотворила его, притушила румянец — или все это было лишь следствием сильного душевного волнения?
Закро заметил устремленный на него взгляд. Кровь прилила волной к его сердцу, ноги подкосились, он опустился на колени перед молодой женщиной.
— Русудан… Русудан…
Русудан молча протянула красивую руку, провела ею по мягким, шелковистым, курчавым волосам и снова застыла.
Закро спрятал лицо у нее на коленях и замер от блаженства.
Девушка вздрогнула, словно пробудившись от дремоты, замотала головой и вскочила.
— Ты еще не показал мне свое хозяйство, Закро, — двор, сад… Я ведь как-никак агроном и люблю все, что связано с землей…
Через несколько минут охмелевший от счастья Закро водил по усадьбе свое сокровище…
— Виноградник хорош, только с подрезкой ты запоздал. Вот кусты разрослись, видишь? Всегда лучше подрезать по осени… Ничего, в этом году как-нибудь обойдется, а на будущий вместе обо всем позаботимся. Ух, какое большое дерево! Фруктовым деревьям в винограднике вообще не место. Правда, персик по сравнению с другими плодовыми деревьями не так уж живуч, но крона у него широкая, он закрывает солнце виноградным лозам. Колья под кустами пора сменить. Виноградник осенью не перекопан. Видно, ты не очень-то рачительный хозяин.
— Эх, Русудан, может, я не так уж и плох, не надо сразу ставить на мне крест. Я ведь был совсем один — вот уж второй год с тех пор, как я остался один. Не с кем было словом перемолвиться, только и подаст голос что собака. На что мне все это одному? Мне самому иной раз и хлеба с сыром хватало с лихвой. Что меня могло привлечь, воодушевить? За что ни брался — руки опускались. Для кого мне было работать, пот проливать? Теперь иное дело, теперь я стану другим Закро. Увидишь, как здесь все расцветет. Я превращу эти места в сущий рай. Лишь бы ты была довольна, лишь бы тебе было приятно здесь, в этом доме, в этом дворе…