Шота посмотрел на Дата, тот, в свою очередь, на Лексо и снова повернулся к заведующему складом:
— Не ври, Лео, ты тогда нас обсчитал, недодал одного мешка.
— Ничего не обсчитал. Разве мы не все мешки по счету погрузили, Шота?
— Как будто все. Правильно.
— Куда же девался один мешок? Кто его взял? Не потеряли же по дороге?..
— Ума не приложу.
— И я, признаться, не понимаю.
— Весовщик в «Заготзерне» вроде тоже принял без обмана.
— Не мое дело. Я записал шестьдесят три кило на вас обоих. Вышло тридцать одно кило с половиной на каждого. Ну, снимай мешок. Люди торопятся. И других надо вовремя отпустить.
— Тогда удержи и с меня. Ведь и я был с ними тогда. Втроем мы зерно возили, втроем и должны за него отвечать. — Лексо вышел вперед со своим мешком.
— С тебя никто не спрашивает. Не суйся вперед без спросу, как Цотне Дадиани. Шекспир сказал…
— Что сказал Шекспир, не знаю, а я говорю: раздели недостачу на троих. Раз с этих удерживаешь — удержи и с меня. И я там был.
— Пожалуйста. Мне не жалко. Не моя печаль… Глупая голова всегда в проигрыше. Ни государство, ни колхоз на свое добро позариться не позволят.
— А то ты свое отдашь и на чужое не позаришься!
— Эй ты, ублюдок, сиди лучше в уголке да помалкивай, как бы на тебя кто не наступил!
— Я тебе такой угол покажу…
— Ну, ну смотри у меня!
— Брось дурить!
Надувной, сидевший до сих пор в молчании на куче пшеницы, встал, схватился за свой полный и увязанный мешок и подтащил к весам.
— Лео прав, ребята. Нельзя ни по заготовкам зерно недодать, ни колхозное присвоить. Только Дата и Шота ни в чем не виноваты. Выдай обоим, сколько им полагается, пусть забирают. Ту пшеницу, Бочоночек, я взял. Вот мой мешок — отбери у меня шестьдесят три кило.
Глава восьмая
1
Шавлего остановился и посмотрел вверх. На верхушке кипариса заливался самозабвенной песней дрозд. Верхушка раскачивалась под ветром. Время от времени дрозд задирал хвост, наклонялся, чтобы удержать равновесие, и усаживался покрепче. Оборотившись к Цив-Гомборскому хребту, он исступленно славил дневное светило, смотревшее с зенита сквозь легкую мглу.
Шавлего любил этот сад. С тех пор как в Телави разбили новый большой парк, горожане редко заглядывали сюда. Но в самое последнее время старый сад обновили, посадили в нем много новых деревьев. Столетние вязы, липы и ясени переплелись ветвями, как обнявшиеся танцоры в круговой пляске, разросшийся плющ обвивал зубцы замка Ираклия. Испещренные бойницами, кое-где выщербленные ядрами стены гордо взирали с высоты на город, суетившийся у их подножия. Время избороздило трещинами крепкие бастионы, повредило зубчатые венцы надменных башен. Четырехугольную башню главных ворот замка надстроили — возвели над ней некую пародию на современное здание — и внесли этим резкий диссонанс в строгий архитектурный замысел ансамбля цитадели.
Давно уже Шавлего не совершал такой основательной прогулки по Телави. Как все здесь изменилось — город казался ему почти незнакомым.
Новые, многоэтажные дома.
Административные здания.
Гостиница и больница.
Великолепная турбаза и общежитие пединститута.
Огромный, еще не законченный стадион под горой Надиквари…
В центре города воздвиглись внушительные корпуса новых универмагов — по-современному легкие, светлые и просторные. Рядами тянулись многочисленные магазины, на тротуарах, на поворотах улиц были разбросаны торговые киоски и палатки.
Город был опутан частой сетью ресторанов, столовых, пивных, хинкальных и закусочных.
На главной улице, против музыкальной школы, на глазах вырастал еще один огромный универмаг. Его второй этаж скоро должен был скрыть под собой старое, облупленное, не слишком приятное для глаза низкое здание. И по-прежнему, так же как в детские годы Шавлего, робко ютилось, прижавшись задней стеной к старому саду, скромное одноэтажное строение — библиотека с читальней. Главная, центральная городская публичная библиотека!
Стремительные потоки машин, мчащихся в разные стороны, создавали в городе сутолоку. Множество легковых автомобилей старых и новых марок сновало по улицам…