Сико покачал головой:
— Как он только не постыдился прийти на похороны?
— Сообразил хоть, что на поминки оставаться ему не следует, сказал: дескать, мне как члену партии неудобно…
— Да как бы он на поминках людям в глаза глядел?
— Зато явился председатель ревизионной комиссии.
— Кто-нибудь из его шайки непременно должен был там присутствовать.
— Нико нарочно его прислал.
— Ну разумеется, нарочно. А вечером ему доложили во всех подробностях, что было, кто как говорил.
— Но дочка его прямо душу мне перевернула!
— Да, да, подумай, как эта малышка всех поразила!
— Не такая уж малышка, в самый раз — ни старше, ни моложе не надо.
— Совсем туда переселилась?
— Ну да, совсем. Надела траур и объявила всему свету, что она вдова Реваза.
— Значит, по-настоящему любила!
— Любила, да как! Видал — чуть сама над гробом не отдала богу душу.
— У меня сердце кровью обливалось — так ее было жалко.
— А у меня все нутро перевернулось, когда я глядел на нее.
— И от сестры крепко нашему Нико влетело.
— А сестра что?
— Плюнула на него и без долгих разговоров укатила к себе в Пшавели.
— Что ж, он совсем один в этом огромном доме остался?
— Ну, зачем один — мало ли кто у него там еще…
Тедо спрятал улыбку в усы.
— Давайте, как говорится, вернемся к нашему ослу, а то ночь так пробежит, что и не заметим. Остался у нас завтрашний день — один только день. Вечером — общее собрание. Отчет и перевыборы.
— Удивительное дело — сперва Нико так торопился с собранием, с чего же потом стал тянуть?
— Это такой аферист, каких свет не видывал! Заметил, куда гнет Теймураз, и сразу понял, что надо оставить врагам поменьше времени. Вот и уговорил всех: девятнадцатое, мол, слишком далеко, как бы не опоздать…
— А теперь?
— А теперь Реваза нет, бояться ему пока некого. Заодно и людей постарался задобрить: дескать, в селе траур, не время сейчас проводить собрания.
— Как же он все-таки сумел так затянуть дело?
— Наверно, сверху его поддерживают, а то на свой страх и риск он едва ли решился бы.
— Ладно, что было, то прошло. Теперь это уже неинтересно. Главное: как завтра действовать? Может, вы собираетесь оставить его председателем и на этот раз?
— Что ты, Тедо, боже упаси! Скажи нам, что мы должны делать, как посоветуешь, так и поступим.
— На что вам мои советы, вы же не дети… Когда я был председателем, вы все были у меня как у Христа за пазухой… Большой груз я собираюсь взвалить на плечи, но уклоняться не стану. В конце концов, должен же хоть раз, хоть когда-нибудь, встать во главе села совестливый человек? Люди измучились: на работу выходят до зари, возвращаются, когда уже стемнеет, и все же, посмотрите, сколько мы распределили на трудодень? Никак не насытит Нико всю свою родню, каждый мало-мальски приличный пост занят его родичем. Председатель ревизионной комиссии — Георгий, его двоюродный брат; бухгалтер — самый близкий его друг-приятель. В секретари парткома его же определил, никому больше такой пост не доверил. Завскладом — Лео Бочоночек. Привез из Телави какого-то торгаша и растратчика, записал в колхоз и отдал ему на откуп целую торговую точку. А взять хоть Купрачу — этот столовую в собственную лавочку превратил.
— Ну, в Купраче, сказать по правде, есть плохое, а есть и хорошее.
— Хапает, но и помочь человеку рад.
— Давеча случился у парнишки Ника Чаприашвили заворот кишок. Купрача бросил свою столовую и за пятнадцать минут доставил мальца на машине в Телави.
— Да, да, этого парнишку Купрача от смерти спас.
— Умеете вы все раздуть! Ну ладно, к чертям Купрачу. А помните, как Нико старика Габруа дважды в Цхалтубо посылал, а потом и пенсию ему назначил? Еще что-нибудь припомнить?