Эти тревоги не дали ей глаз сомкнуть: на рассвете она помчалась к берегу, неся с собой попугаев, обезьян и дрофу, фрукты и молоко — и все самое лучшее. Принц так и не раздевался; борьба с морем измотала его, и он задремал только к утру.
— Что же это, — воскликнула она, будя его, — с тех пор как мы расстались, я только о вас и думаю, а вы, вы можете спать?
Принц слушал ее, ничего не понимая; но потом, в свою очередь, заговорил и он.
— Какая радость, милое дитя, — все повторял он, целуя ей руки, — какая радость вновь видеть вас! Мне кажется, с тех пор как вы ушли, прошла целая вечность.
Долго он так изливал свои чувства, совсем забыв, что она его не понимает, а когда вспомнил — грустно вздохнул и замолчал. Она воскликнула в ответ, что здесь, в расщелине, его могут найти Сокрушилло и Истязелла; что оставаться тут нельзя, и хотя она умрет с тоски, если он уйдет, — но уж лучше это, лишь бы его не съели; то есть она заклинает его бежать. Ее глаза наполнились слезами; она с мольбой протянула к нему руки; он ничего не понял и только в отчаянии бросился к ее ногам. Но она так часто указывала ему на дорогу, что он, сообразив, о чем речь, жестом ответил, что скорее умрет, нежели покинет ее. До глубины души тронутая его привязанностью к ней, она изящно преподнесла ему и золотую цепочку, и то бирюзовое сердечко, которое повесила ей на шею королева-мать. Однако восторг, испытанный от такого проявления благосклонности, не помешал ему прочесть надпись, выгравированную на камне:
Его изумлению не было границ; он знал, что маленькую погибшую принцессу звали Любима; сомнений не оставалось — сердечко принадлежало ей; оставалось выяснить, была ли принцессой прекрасная дикарка или же ей просто досталось украшение, выброшенное морем. Он необычайно пристально вглядывался в Любиму; и чем больше смотрел, тем больше убеждался и по ее чертам, и по нежности душевных порывов, что дикарка — это его кузина.
Она с удивлением наблюдала за ним: вот он поднимает взор к небу, словно воздавая ему хвалу, вот глядит на нее со слезами на глазах, берет за руки и целует их в искреннем порыве; вот горячо благодарит за дар, только что ему поднесенный, но, вернув цепочку, дает понять, что предпочел бы один ее волосок; и хоть не без труда, а удалось ему его заполучить.
Так прошло четыре дня: с утра принцесса приносила еду и была с ним сколько могла; и время проходило как один миг, хотя они и не имели удовольствия беседовать друг с другом.
Однажды вечером, вернувшись поздно и ожидая ворчания жуткой Истязеллы, она была весьма удивлена, что ей обрадовались и пригласили к столу, заставленному фруктами; она попросила разрешения взять несколько штук. Сокрушилло сказал, что они все для нее; их собирал ее жених-людоед, и теперь пришло время осчастливить его: он желал, чтобы через три дня она стала его женой. Какие новости! Что могло быть ужаснее для прекрасной принцессы? Она думала, что умрет от страха и печали, но предпочла скрыть свои чувства и лишь попросила немного отсрочить свадьбу.
— И почему я до сих пор не съел тебя? — завопил в ответ разъяренный Сокрушилло.
Бедная принцесса с испугу упала в объятья Истязеллы и людоедушки, который очень ее любил и так умасливал Сокрушилло, что наконец все-таки утихомирил его.
Любима ни на миг не сомкнула глаз, с нетерпением дожидаясь наступления дня; на рассвете она уже была у скалы и, увидев принца, стала горько стенать и проливать потоки слез. Тот от удивления застыл на месте; за четыре дня его любовь к Любиме возросла сильнее, чем обычно бывает за четыре года. Как только ни старался он узнать, что с ней такое! Она же, видя его муки, не знала, как объяснить ему. Наконец уложила в прическу свои длинные волосы, надела на голову венок и, коснувшись руки Любима, знаками показала, что на его месте будет другой, — так он понял, какое несчастье ему угрожает — ее собираются выдать замуж.
Он едва не умер у ее ног. Оба не знали, где укрыться от беды, и плакали, протягивая друг к другу руки и тем показывая, что скорее умрут, чем расстанутся. Она пробыла с ним до вечера, но на обратном пути, идя в нежданно сгустившейся темноте по глухой лесной тропке, наступила на большую колючку, насквозь пронзившую ей ногу. К счастью для принцессы, оттуда было недалеко до пещеры; когда она добралась до нее, вся нога была в крови. Сокрушилло, Истязелла и людоедики кинулись ей на помощь и, вытащив колючку, растерли травами больное место, и она легла; но как бы ей ни было больно, больше всего тревожилась она за своего принца. «Увы, — говорила она себе, — завтра я не в силах буду прийти. Что же он подумает? Должно быть, что я не смогла воспротивиться своему замужеству. Но кто же теперь будет его кормить? Он пойдет искать меня — и пропадет; если послать к нему людоедушку — о том узнает Сокрушилло; в любом случае он погиб». Так, проливая горькие слезы, она уж было встала чуть свет и хотела выйти, да не смогла — ее рана еще не зажила; зато Истязелла, увидев, что она куда-то собралась, пригрозила, что, сделай та еще хоть шаг, она ее сожрет.