— Милая ты моя, какие у тебя ухоженные индюшки.
Молодая птичница, ласково посмотрев на нее, кротко ответила:
— Принуждают меня бросить любимых птиц ради ненавистного трона, — присоветуйте, что же мне делать?
— Доченька, — молвила фея, — да ведь корона — прекрасная вещь; верно, не верите вы, что брачный венец принесет вам власть и богатство.
— Нет-нет, я это понимаю, — подхватила девушка, — поэтому и отказываюсь покориться судьбе. Ведь мне совсем ничего не известно — ни кто я от роду, ни где мои батюшка с матушкой. Нет у меня ни близких, ни родных.
— У вас есть красота и добродетель, дитя мое, — сказала мудрая фея, — а они стоят сотни королевств. Прошу, расскажите мне, кто же вас тут оставил, разлучив с родителями и с друзьями верными.
— Это фея по имени Раскалина, она била и мучила меня. Однажды, не стерпев побоев, я убежала и очутилась в темном лесу. В ту пору мимо проходил сын злого короля, он и спросил у меня, не хочу ли я стать птичницей на скотном дворе; делать нечего, я охотно согласилась ухаживать за индюками и курами. С тех пор он частенько захаживает сюда, разговоры заводит и в глаза заглядывает, делая вид, что интересуется птицами. Увы! Вопреки моему желанию любовь его становилась все сильнее и докучливей, и теперь не знаю я, куда от него скрыться.
Слушая рассказ птичницы, фея призадумалась; поразила ее смутная догадка, что перед ней сама Прелеста. Не удержалась она и спросила:
— Как же вас звать, добрая девушка?
— Зовут меня, сударыня, Прелестою.
У феи больше не осталось сомнений. Она бросилась обнимать и целовать принцессу, а потом и говорит:
— Прелеста, я знаю вас давно и очень рада, что вы умны и благовоспитанны. Вот только выглядите как замарашка. Взгляните, как будут вам к лицу эти восхитительные наряды, — наденьте же их и станете еще прекрасней! Отныне только их вам следует носить, так они вам идут.
Весьма послушная Прелеста, сбросив грязный чепец, встряхнула весело своими локонами, отчего те рассыпались, окутав ее словно покрывалом; чудесные золотые кудри, ниспадая до самой земли, так и переливались на солнце. Затем, набрав в нежные ладони воды из родника, что бил неподалеку от курятника, она умылась; тут лицо ее стало чистым и засияло, словно восточный жемчуг, а щеки и усга расцвели алыми розами. Дыхание ее источало едва уловимый аромат тимьяна, стан был тонким как тростинка, а кожа казалась белее зимнего снега, свежее лилии в летний полдень.
Едва облачилась она в красивые платья и украсила себя драгоценностями, как фея, пораженная сим чудесным преображением, воскликнула:
— До чего же вы милы, Прелеста! Интересно, кто вы на самом деле?
— Признаться, — молвила принцесса, — мне всегда казалось, что во мне течет королевская кровь.
— Вам бы это было приятно?
— Да, матушка, — ответила Прелеста, почтительно склоняясь в реверансе, — и притом несказанно.
— Хорошо, — сказала фея, — довольно на сегодня, а завтра я поведаю вам кое-что еще.
И она спешно помчалась в свой прекрасный замок, где королева плела шелковое кружево, сидя за прялкой. Мышка крикнула ей с порога:
— Ваше Величество, готовы ль вы поспорить на прялку и веретено, что я вам принесла лучшие вести, какие вы только слышали?
— Увы, — вздохнула королева, — с тех пор, как умер король-Радость и пропала моя Прелеста, любые новости для меня не дороже простой булавки.
— Полно, не печальтесь, — сказала фея. — Принцесса в добром здравии, я только что от нее. Она так прелестна и ведет себя совсем по-королевски, будто сидит на троне.
И фея рассказала ей всю историю от начала до конца. Королева расплакалась — от радости, что дочь ее так красива, и от печали, что та стала птичницей.
— Да разве могли мы с почившим королем, восседая на троне и пируя, вообразить, что наше дитя будет жить рядом с индюками!
— А все жестокая Раскалина, — подхватила фея, — прознав о моей любви к вам, она решила досадить мне и обрекла принцессу на страдания. Но я сделаю все, чтобы вызволить ее оттуда, иначе грош мне цена.
— Не станем дожидаться, пока сын злого короля попросит ее руки, — молвила королева, — немедленно привезем ее сюда!
Тем временем сын злого короля, уязвленный Прелестою, сел под деревом и давай рыдать в голос, да так пронзительно, словно волки выли на луну. Услышал его отец громкие стоны, подошел к окошку и кричит:
— Ты чего это надрываешься как помешанный?
— Это всё птичница, — ответил тот, — не мил я ей, невзлюбила она меня.