2
О счастье, я стою на Рейнских берегах!
Круглым глазом кобыла сверкала,Колотила копытом песок.Горьким порохом гордого галлаВ гриве каждый дышал волосок.
Рейн дрожал и светился стеклянноВозле легких кобыльих копыт.Воин думал: «Когда бы не Анна,Я, наверное, был бы убит».
Лепет листьев и плеск трясогузки.Воин думал и трубку курил.А поэт что-то нежно, по-русски,Как ребенку, реке говорил.
Бог, отечество, слава, победа...Как глагольная рифма кругла!Если б Анна любила поэта,Если б воина Анна ждала...
3
Мне писали, что Батюшков помешался: быть
нельзя; уничтожь это вранье.
У времени примерзли крылья...
Все вы пишете, да пишете,На морозны окна дышите.В белом снеге – баба белая,Красноротая, дебелая,А за бабой город Вологда,Небеса на крест наколоты.Память – битая посудина.Время... Время тень Иудина.Тень проклятая, текучая,Снегом Вологды закручена,Колокольным звоном залита...Вы пишите крепко, намертво,Больно уж бумага лакомаНежному огню каминному,Вон, у вас окно заплакало,Тень Иудина раскинулаКрылья над столом, над комнатой.Время носится над Вологдой.Тень лохматая, саженнаяНапугала, закрутила...Помолитесь за блаженногоБатюшкова Константина.
1893
Качели
Покуда мой романсовый двойникБренчит на фортепьяно в прошлом веке,Я слушаю сквозь радиопомехиСочувственные вражьи голоса.А через пол каких-нибудь часаКо мне придет тишайший мой любовник,Мой полугений, полууголовник,И ливерная будет колбаса,И плавленый сырок, и поллитровка.Весь напряженный, как боеголовкаАмериканской бомбы, он влетитИ молча сядет. Далее петит.Покуда мой романсовый двойникЗаводит шашни с розовым корнетом,Я мокрой югославской сигаретойЗатягиваюсь и пускаю дым.Ночь на дыбы над городом седымВстает и застывает. Стоп, корнет.Не суетись. Мне только десять лет.Я пионерка девочка Татьяна,Век короток, как миг. Молчи, покаОбиженно лепечет фортепьяноПод пальчиками крошки двойника,Попей чайку, погрейся, посиди,Там холодно, и вечность впереди,Век короток, как миг, а миг, как год.Мне десять лет. А может, сто. Ведь вот,Который век жива и невредимаМороженщица с профилем совы,Под фартуком пальто из габардина.А конь под основателем МосквыИмеет то, на что мы все глядели,Подсовывая взгляды под коня.Из пионеров выгнали меня,Восстановили через две недели.За что – не помню. Слишком долог век,И слишком густо валит вечный снег,Качая Оружейный переулок.Мой одноклассник, пожиратель булок,Впоследствии счастливый гражданинНеведомого штата Алабама,Под снегом весь, как под вуалью дама,Сквозь снег несется с горки на задуВ семидесятом, кажется, году.Лет сто назад, а может, и вчера,Я из сапог выскребываю льдинки.Он машет мне из глубины двора,И варежка свисает на резинке.Молчи, корнет, там вечность позади,Там темнота за каждым поворотом.Лишь лампочка в парадном криворотомГорячая, как крестик на груди.Опять петит. И далее – двойник,Романсовый, которого забыли.Бобровый воротник в алмазной пыли...Ох, этот мне бобровый воротник!И муфточка, и сани, и румянец,Усы корнета где-то у виска.Мне, пионерке, не носили ранец.Я им дралась. Весна была крепка.Шибала в нос, как квас и газировка.Сухой асфальт. Кроссовки. Стометровка.На улице Ермоловой свистит в ушах весь мир,Как соловей над речкой,Как паровозик, как сверчок за печкой,Как на дежурстве милиционетр.Я обгоняю всех на сантиметр.И вот стою у финиша одна.Петит окончен. Выпита до днаЧесть двойника. О, Боже, честь девичья!И, позабыв про клятвы и приличья,Корнет слинял на огненный Кавказ.Тут передали музыку как разПечальную откуда-то из Кельна.Романсовый двойник, тебе не больноЛежать в земле, как пузырьку в стекле,Как в янтаре пчеле замысловатой,Такой красивой и невиноватой?Но прошивают точки и тиреТвою, двойник, лирическую тему,Как швейная машинка маркизет.От А до Я, или от А до Z,Все точки и тире долбят мне темя.Бобром оборотился воротник,Ушел в леса, завел себе бобриху,Но браконьеры подстрелили их,А вражий голос стерся и затихПод Пахмутову, радостну и лиху.Привет тебе, романсовый двойник!Смешно и неуютно в этом мире.Мне двадцать два. Мне дважды два четыре.Мне только век. Век короток, как миг.
1983
«Плотный жар перед закатом...»
Плотный жар перед закатом,Гул волны, обрывки блюза.На булыжнике покатомИспаряется медуза.Город нежится в июне,Сытый, глянцевый, пригожий,Майки «Маде ин Сукхуми»,Груды бус и босоножек.Лавки, лавочки, лавчонки,Фото в шлапе и на фоне.Дух лавашный, дух перченый,И собаки ростом с пони.Кофевара взгляд миндальный,Полосатые подтяжки,Для кофейного гаданьяПеревернутые чашки.Небо чисто и высоко,Вспыхнул день, и был таков.Мальчик в банку из-под сокаСобирает светляков.
1983
Из цикла «Комната»
«Сначала было Слово. Нет, клопы...»
Сначала было Слово. Нет, клопыЗа серобурмалиновым паласом.Соседка тетя Маня жарит мясо.На цыпочках в кладовке ходит ПЫ.ПЫ ходит, и ложится Мягкий знакНа лоскутки, на Л, на лисью шапку,Летает моль, и лысины в меху,И лыжной палки вздернутая лапка,И лампочка лимонная вверху.Все мелочи, младенчества дары,В карманах дыры, драные коты.Кромешного младенчества дворы,Чудачества чердачной темноты.И что за страсть – себя припоминатьВ подробностях, пригодных для кладовки?Слова обноски и слова обновкиСтократным повтореньем доконатьДо ломоты в висках, до тошноты,До обморока, до потери смысла.Такая тишь над городом повисла,Что слышно, как потрескивают сны,Как черные стволы напряжены,Как листья тополиные прохладны.Топорщится асфальт от тишины,И лопается лампочка в парадном.Мели, Емеля, подбирай слова,Грызи свой торопливый карандашик.День кончился. Душа твоя жива.Тебе светло и страшно до мурашек.
1984
«Маменьку сани от нас увезли...»
Маменьку сани от нас увезли,Снег повалил, звали к чаю, я плакал.Нянино зеркало прыгнуло на пол,Тихо осколки светились в пыли.Няня крестилась, шептала: к беде!Папенька хмур, и теперь уж надолго.Маменька в шубке, конечно, продрогла,А на ночлег остановится где?Поле, да поле, да снег без конца,Дальше леса, а за ними столица,На подоконнике тень шевелится,Папенька не поднимает лица.Ходит в халате, ладони, как лед,Грубой щетиной оброс некрасиво.А в кабинете шкатулка поетКислую песенку про Августина.