— Ради, — ответил он. — Зачем тебе это?
— Долги, — пожала плечами она. — Я долго считала, что ты умер. И ты не представляешь, как же в этом человеческом мире мне было одиноко. Хотя, впрочем, — она повела плечами. — Представляешь. Ты узнал меня сразу?
— Я подумал, что это было бы логично, — ответил Роларэн. — Но признать тебя сразу не мог. Это была талантливая иллюзия. И ты права. На следующей остановке мы возьмём лошадей.
— Я проходила этот путь пешком — но очень долго. Я пряталась сначала у границы — пока не научилась скрывать острые уши.
— Каена за тобой никого не посылала.
— Это не имеет значения. Мне всё равно хотелось скрыться от неё, — возразила девушка, — а это было довольно трудно осуществить у границы. Не то чтобы мне было настолько страшно — я думала, что умру, пока отползала от границы. И мне тут же захотелось обратно. Будто бы у меня вырвали душу из груди. Но у меня её нет. Ведь я родилась без Златого Дерева.
— Возможно, оно ещё не выросло? — Рэн хмыкнул. — Ты не можешь знать. Не можешь быть уверена в том, что никогда не увидишь его листву.
— А это трудно — узнать своё дерево?
— Нет. Ты почувствуешь сразу, как только увидишь. Я тоже почувствовал. Быть Вечным не так уж и просто, сама понимаешь, но с деревом у меня всегда было единение лучше, чем со всеми окружающими. Даже чем с моей драгоценной женой.
— Ты даже не любил её.
— Любил, пока она не сделала с нашей дочерью… — он запнулся. — Тебе не стоит об этом знать.
— Ты боишься, что меня это остановит?
— В определённые моменты, — вздохнул Роларэн, — я на это надеюсь. Мне хотелось, чтобы ты никогда не согласилась со мной туда идти. Чтобы не пришлось выполнять то, на что тебя обрекаю. Но, Шэрра, ты должна помнить — эльфы не предают.
— Предают, — покачала головой она. — Меня предавали. Не раз предавали.
— Не так, Шэрра. Вечные не предают. Иначе они не были бы вечными. Твари Туманные — это всё то, что из нас не получилось. Все наши грехи. Твари Туманные — это, Шэрра, наши дети и внуки, которых мы погубили. Те, кому не дали жить, те, кому не подарили душу. Твари Туманные — это то, что взросло на наших землях вместо Златых Деревьев. Твари Туманные терзают каждого за именно его грехи. Но меня они любят — ластятся, трутся о ноги головами. У меня нет убитых моей виной детей. У меня нет тех грехов, что были у других. Мой грех страшнее. Никогда не мог убивать чудовищ. Не получалось.
Шэрра зажмурилась, шагая уже вслепую. Наверное, это было очень трудно — любить детей, которых ненавидели их собственные родители, испытывать какое-то странное тёплое чувство к тем, кого на самом-то деле полагалось ненавидеть. Но в тот же миг ей казалось, что Роларэн был бесконечно прав, называя Тварей чужими детьми, любимыми, чужими наследниками. Чужими грехами. Она помнила их зловонное дыхание — и помнила, как много-много раз её миновали Твари.
Маму не миновали.
— Мою мать, — наконец-то промолвила она, — убили всё же не слуги королевы, а то, что она меня спасала. Она ведь обрекла на смерть детей своего мужа, чтобы укрыть одного-единственного родного ребёнка.
— И я прекрасно её понимаю. Ради этого можно и погибнуть.
— В детстве я всегда задавалась вопросом, какой же у меня отец, — не дала ему продолжить Шэрра. — В пять или шесть лет, когда я смотрела на твою розу, думала, что это он подарил её моей матери.
— Шэрра…
— Я знаю. Ты не можешь быть моим отцом. Ты просто поспешил, — она на ходу потянулась к его руне, преграждая мужчине путь. — И немного меня не дождался.
— Да, — облегчённо улыбнулся Роларэн. — Да.
— Когда мы остановимся?
Ей не хотелось есть. Не хотелось спать, пить, не хотелось останавливаться ни на один единственный миг перед тем, как добраться до какого-то понятного, определённого места. Она и не надеялась на то, что столкнётся с каким-то пониманием с его стороны. Это не имело значения.
Шэрра его, в конце концов, совсем не любила. И в тот же момент знала — он просто её не дождался. Всё, что им надо было — несколько сотен лет.
Нет, она совершенно его не любила. Но полюбить никого другого в своей жизни не смогла бы.