С этими словами Бородатый вытащил огромный нож, разрезал веревку на запястьях мальчика, извлек из голенища сапога кеолу и протянул Йону:
– Играй.
Йон послушно поднес инструмент к губам. Он играл успокаивающие мелодии, под которые его мать пела ему колыбельные. Играл, пока Чужаки ели мясо и пили вино. Играл, пока они развлекались, снова кидая кости в раненого орла, и сердце мальчика опять сжималось от отчаяния. Играл, наблюдая за тем, как сон наконец обнимает Чужаков своими мягкими лапами: одного за другим. И только когда последний из них, тот, кого назначили охранять лагерь, крепко заснул, уютно свернувшись калачиком прямо на земле, мальчик опустил инструмент.
Взрослые ошибались: Йон не только слушал и наблюдал. Он запоминал и делал выводы. Мальчик прекрасно знал, что Чужаки считают его народ глупым, а себя – проворными и бдительными. Поэтому Чужаки никогда не навешивают замков на деревянные клетки, а просто туго завязывают дверцы веревкой.
Узел был сложным, но времени у Йона теперь было много. Дым хорькового корня ядовит. Вдвойне ядовита еда, приготовленная на костре из этого невзрачного кривого деревца. Тех, кто взял Йона в плен, убьет либо мороз, либо кошмарные сны. Проснуться невозможно.
Наконец дверца поддалась. Йон с отвращением скинул с шеи веревочную петлю и выбрался из клетки. Мальчик подошел к спящему бородатому, лицо которого уже исказила гримаса неподдельного страха. Рядом с ним корчился и тихонько подвывал одноглазый. Скоро все они будут вопить от ужаса. Мальчик снял с одноглазого плащ – завернуть раненого орла, а у бородатого вытащил нож – перерезать веревку.
Покидая лагерь и унося с собой раненую птицу, Йон обернулся и прошептал:
– Я не хотел никого убивать. Зря вы мучили орла, Чужаки.
На следующий день Йону дали взрослое имя. Он не захотел зваться «Убивающий дым». Вместо этого он взял себе другое имя — «Друг орлов».
Месть ничтожных, или Падение преподобного Маркуса
Велик ты и славен, преподобный Маркус Гета, епископ Ратиары!
Своими познаниями превзошел ты многих ученых мужей, и твои трактаты об истинной вере читают в школах и университетах по всему континенту.
Твои подданные любят тебя настолько же, насколько боятся, а это ли не показатель высшей мудрости правителя!
Ты бережлив и поэтому богат. Вряд ли найдется в Святой Земле епископство богаче твоего. Твои амбары ломятся от зерна. Твои погреба не вмещают вин. Твои сокровищницы полны золота.
Почему же сейчас ты невесел, преподобный Маркус Гета? Какие черные думы омрачают твое достойное чело?
Голод. Голод тянет костлявые руки к твоему епископству. Сначала засуха пришла к твоим соседям. Они просили тебя о помощи, но ты умыл руки. Ты мудрый правитель и решил приберечь свои богатства на тот случай, если черный день настанет и для твоих земель.
И вот он настал. Засуха дотянулась и до Ратиары. А за ней – тучи саранчи, уничтожившие все, что выжило после засухи. Сначала жители твоей столицы съели свои последние запасы. Затем – кошек и собак. Потом наступила очередь голубей и ворон. А потом за тушку крысы на черном рынке стали просить полновесное золото.
Ты сидишь в своем дворце на холме, который возвышается над городом, и свысока наблюдаешь за подданными. Тебе нет дела до их страданий. У тебя и твоего двора вдоволь еды. Ты знаешь, что происходит, тебе каждый день докладывают. Но ты делаешь вид, что не веришь слухам.
Ты опасаешься только одного: чернь взбунтуется и придет к тебе. И тогда придется делиться. Может быть, даже голодать вместе со всеми. Но ты не хочешь делиться. Лучшие люди, такие, как ты, не должны терпеть лишений.
Все происходит так, как ты и предвидел. Но чернь все еще боится тебя: умирающие от голода горожане, те, кто пока еще в состоянии ходить, пришли к тебе не как бунтари, а как смиренные просители. Исхудавшие мужчины, изможденные женщины, обтянутые кожей маленькие скелетики-дети.
Ты замечаешь совсем юную светловолосую женщину с грудным младенцем на руках. У нее давно уже нет молока, и обессилевший младенец лишь тихонько попискивает. Твоя бывшая наложница Флория. Она смотрит на тебя с какой-то особой надеждой. На иссохшей груди – золотой медальон, твой подарок. Ты дал его Флории, когда узнал, что она от тебя понесла, и прогнал ее от себя. Ты надеялся, что она продаст медальон. Не продала. Ты брезгливо морщишься и отводишь глаза.
Просители стоят на коленях перед твоим дворцом и, несмотря на стражу, не желают расходиться. А может быть, у них уже просто нет сил.