И тогда тебе в голову приходит блестящее решение. К ночи ты снисходишь до своих подданных. Ты выходишь к ним и объявляешь, что готов открыть для голодных свой самый большой амбар. Пусть они заходят и берут столько еды, сколько смогут унести.
Чернь ликует. Они славят тебя. Они пресмыкаются у твоих ног, устроив потасовку за возможность поцеловать твою туфлю или край твоей одежды. Лицо Флории залито слезами благодарности.
Ты брезгливо терпишь все это, но в конце концов отстраняешься. Как стая голодных крыс, простолюдины штурмуют амбар.
Ты все предусмотрел. Амбар пуст, его содержимое перепрятано. В амбарах нет окон, а бревна, из которых сложены стены, прекрасно просмолены. Поэтому тебе достаточно дать знак стражнику запереть дверь на засов. Факел подносишь ты сам. Крысам, охочим до чужого добра, крысиная смерть.
Тебе нет нужды слушать, как они вопят. Ты разворачиваешься и следуешь в свои покои, но останавливаешься у самой лестницы, почувствовав на себе чей-то долгий пристальный взгляд.
Кассе̇н, твой шут. Подростком ты спас его от виселицы. Ты сам перерезал веревку и освободил его от петли. Взамен Кассен пообещал никогда тебе не врать. Теперь твой шут – единственный человек из твоей свиты, который не боится говорить тебе правду. Единственный человек из твоей свиты, к которому ты готов прислушиваться. Несмотря разницу в вашем положении, если ты можешь кого-то назвать своим другом, то только его.
Кассен тихо спрашивает: «Мне показалось, или я видел там Флорию с ребенком?» Ты идешь дальше, не удостаивая его ответом. Несмотря на гул пламени и беспрерывный вой заживо сгорающих в нем людей, ты отчетливо слышишь позади себя звон бубенчиков, нашитых на шутовской костюм. Сейчас они почему-то звучат печально. Из-под твоих ног разбегаются крысы.
Слава о твоем поступке разносится за пределы города. Ты можешь гордиться собой. Чернь усвоила урок и тихо умирает от голода. Твоим соседям из других епископств достаточно было намекнуть своим подданным, что их ждет, если надумают докучать власть предержащим своими просьбами.
Но почему спокойствие в твоем городе не принесло спокойствия тебе, преподобный Маркус Гета? Почему ты постоянно вздрагиваешь? Почему, даже оставаясь наедине с собой, ты все время чувствуешь на себе пристальные взгляды?
Это всего лишь крысы, убеждаешь ты себя. Когда оголодавшие горожане начали на них настоящую охоту, крысы просто перебрались во дворец. Ты распоряжаешься разложить везде яд и мышеловки и даже шутишь с кем-то из придворных о том, что надо было бы впустить в подвал голодных горожан. Они очистили бы дворец от наглеющих крыс лучше самой проворной кошки. Придворные льстиво смеются.
Хуже обстоят дела с шутом. Вроде бы, ничего не изменилось. Кассен по-прежнему острит и хохочет. Но тон его стал куда саркастичнее, а шутки горше. А еще ты начал замечать, что Кассен тоже частенько долго и пристально на тебя смотрит. Когда ты, наконец, раздраженно спрашиваешь шута, в чем дело, он задумчиво отвечает: «Хочу понять, куда подевался мой спаситель. Он ведь точно отсюда никуда не уходил!»
Ты распоряжаешься наказать шута, но порка делает только хуже. И ты смиряешься с необходимым.
Куда это посреди ночи направляются твои стражники, преподобный Маркус Гета? Куда они тащат на веревке твоего шута? Кассен позвякивает бубенчиками и сдавленно стонет: ты распорядился зашить несчастному рот, чтобы шут не мог больше болтать лишнего.
Ты молча наблюдаешь, как стражники мастерят петлю и перекидывают веревку через ветку векового дуба. Твой шут уже не стонет. Он молча и пристально смотрит на тебя, не отводя взгляда даже тогда, когда стражники готовятся выбить из-под ног Кассена пустой бочонок. Ты поворачиваешься спиной.
Но смерть твоего шута не дарит тебе успокоения. Теперь по ночам тебе слышится тихое цоканье в коридоре. Так цокают когтями по каменному полу твои гончие, которые обычно в надежде на подачку вьются вокруг тебя всякий раз, когда ты садишься за стол. Ты вскакиваешь по нескольку раз за ночь, распахивая дверь в коридор, но никого не видишь.
Крысы уничтожают твою библиотеку. Крысы портят твои припасы. Кажется, будто они делают это намеренно. Твой любимый копченый окорок весь погрызен, как и твой любимый сыр. Твой келарь готов поклясться Единым, что видел, как несколько крыс сообща выталкивали из ячеек бутылки твоего любимого вина и роняли их на пол.
Как-то глубокой ночью ты слышишь в коридоре знакомый перезвон. Ты хочешь позвать стражу, но горло сдавило страхом. Не без труда справившись с ужасом, босой, со свечой в одной руке и кинжалом в другой, ты открываешь дверь в коридор.