Твоя смерть обрастет легендами. В одной будет сказано, что тебе отомстили родственники погибших, подстерегавшие тебя на острове. В другой, что ты по своей воле ушел к Единому, чтобы избежать позора и разоблачения.
Но одно о тебе скажут точно: ты негодяй и подлец, преподобный Маркус Гета. Свою мудрость, власть и богатство, данные тебе Единым, ты употребил во зло. Всеми уважаемый и почитаемый, ты не вынес этого бремени и предался алчности и тщеславию, собственноручно убив одних и став причиной гибели других. За это ты проклят в веках.
Но крысы не слушают сплетен. Они знают, как все было на самом деле.
Мы не вернемся
Может быть, зимой Гренья̇н великолепен и прекрасен, но летом этот пыльный городишко – дыра дырой. Можно сказать, что Греньян живет всего три месяца в году, когда сюда на зимний сезон переезжает королевский двор и тянутся не только те, кто надеется получить милостей от короля, но и те, кто этот двор увеселяет и обслуживает.
Тогда-то жители этого славного города и зарабатывают любой ценой деньги, на которые живут потом весь оставшийся год. А когда двор, как стая перелетных птиц, в конце зимы покидает Греньян, чтобы снова обосноваться в столице, трудолюбивые жители начинают готовиться к следующему сезону и изобретать для знатных гостей новые изысканные блюда и развлечения.
К сожалению, сейчас был самый конец лета, и в Греньяне не было ни одного, даже самого худородного дворянина. Это означало, что привыяная для него работа тут вряд ли найдется. Сам факт был прискорбным: то, что прислал ему брат на этот месяц, было на исходе.
За такими невеселыми мыслями коротал время юный Эдмунд Ларк. Он сидел за столом в таверне «Поющее сердце», не спеша потягивал сидр из глиняной кружки с толстыми стенками и раздумывал, что ему делать дальше.
Близился вечер, и таверна понемногу оживлялась. Расположенное в ремесленном районе, «Поющее сердце» по вечерам открывало двери для идущих домой мелких лавочников, работников и подмастерьев. Группами по двое-трое они собирались за столами, чтобы поговорить и пропустить по кружечке.
Эдмунд сидел за столиком один. Завести здесь, в Греньяне, знакомых он еще не успел и поэтом развлекался, незаметно наблюдая за публикой.
Внезапно разговоры стихли, и все присутствующие повернулись к двери. Воцарилась гробовое молчание. Повинуясь всеобщему любопытству, Эдмунд тоже повернул голову в сторону входа и тут же понял, чем была вызвана эта внезапная тишина.
В таверну вошли две женщины. Точнее было бы назвать их девочкой и девушкой: старшей на вид не было и двадцати пяти, младшей же было лет девять или десять. Они были совсем не похожи друг на друга.
Девушка была высокой, темноглазой, с золотистой, чуть тронутой загаром кожей. Ее гладкие темные волосы были собраны в тугой блестящий узел на затылке, открывая благородный, тонко очерченный овал лица с правильными чертами. Высокие скулы, черные, как смоль, тонкие брови и большие темно-карие глаза выдавали в ней местную уроженку.
Девочка же, напротив, была голубоглазой и светлокожей, с льняными волосами, аккуратно завязанными в два хвостика. Она испуганно смотрела по сторонам, но при попытке своей старшей спутницы успокаивающе положить руку ей на плечо она сбросила ладонь девушки, съежилась и закрыла лицо руками.
Эдмунд заметил, что и молодая женщина, и девушка были одеты, как будто для долгого путешествия. На обеих были полотняные рубашки и штаны. У старшей поверх рубашки был надет кожаный колет, а брюки заправлены в высокие сапоги. Крутку и широкий шерстяной плащ она несла, перекинутыми через руку. Младшая была в куртке из мягкой кожи и башмаках, которые обувщики обычно шили для детей знати на заказ, по мерке.
Эдмунд пожал плечами и отвернулся. Любопытство посетителей тоже понемногу иссякло.
Девушка решительно продвигалась к стойке. Движения незнакомки были спокойными и даже властными, осанка – прямой и горделивой. Так обычно ведут себя аристократы. Юноша невольно засмотрелся: колет отлично подчеркивал стройную фигуру.
Неожиданно на девушку налетел какой-то подвыпивший парень лет двадцати, по виду подмастерье. Незнакомка брезгливо оттолкнула его. Парень извинился и разболтанной походкой быстро зашагал прочь. Эдмунд покачал головой: слишком хорошо он знал такие уловки. Да что тут говорить, и сам иногда пользовался.
Дойти до дверей подмастерье не успел: метко пущенный нож проткнул воротник его потертой куртки и пригвоздил несчастного к косяку. Подмастерье задергался, как пришпиленное насекомое:
– Эй, какого…
Публика в таверне снова затихла, предвкушая развлечение. Девушка с любопытством приподняла правую бровь и спокойно наблюдала за происходящим. Даже ее маленькая спутница убрала руки от лица и теперь переводила испуганный взгляд то на девушку, то на сцену, которая разворачивалась у дверей «Поющего Сердца».