Чиновник особых поручений опустил раму.
Прямо перед ним сидел на бревне под штакетом парнишка лет двенадцати и баловался увеличительным стеклом. На лице чиновника особых поручений затрепетал зайчик. Он досадливо отстранился и, рассмеявшись, погрозил парнишке пальцем. Тот показал кулак и, сунув руки в карманы, с независимым видом пошагал вдоль перрона.
Что сохранит ему память о нашем времени?
Чиновник особых поручений думал о парнишке. Что он видит вокруг себя, этот несмышленый драчливый росс? С кем он, с белыми? Смешно и наивно! Вот он обернулся и еще раз погрозил кулаком. Мне неприятна эта стихийная враждебность, но понять ее нетрудно. Я пассажир с удобствами и привилегиями. На мне соломенная шляпа-канотье, в руке шикарная палка, я чисто выбрит, благоухаю гвоздикой, мои холеные руки белы и нежны. В его представлении я коммерсант, буржуй. Дети определеннее в своих пристрастиях, чем взрослые, и сторону в споре они выбирают не колеблясь. Но почему я гляжу на него с грустью и сочувствием. Почему я сначала спрашиваю, кем будет он, и лишь потом — что будет со мной? Повернуть? Склонить голову?
Под чьей-то ногой хрустнул балласт.
— Вадька! — крикнул снизу Гикаев. — Ну, как, все в порядке?
Белые газыри топорщатся, лицо сияет.
— Да, вроде.
— Может, спустишься?
Младшей брат оглянулся на купе, на саквояж, на даму под белой вуалью, с мальчиком.
— Да, конечно.
Сойдя на землю и опираясь обеими руками на свою роскошную палку с нашлепкой серебряной монограммы, чиновник особых поручений сказал, что одна мысль о неминуемом отъезде делает его калекой.
— Давай обнимемся, брат... Может статься, и не увидимся.
— Кого ты хоронишь?
— Никого! Так, к слову.
Братья троекратно расцеловались.
Повисшая за спиной Гикаева рука с тростью делала слабое похлопывающее движение, выражая печаль и растроганность. В глазах чиновника особых поручений блеснули слезы.
Возвращаясь на «фиате» в свой штаб, Гикаев видел перед собой мокрое лицо брата, его печальные острые лопатки, ногу на подножке, столь же печальную, в стоптанном башмаке, слышал гремящие колеса вагона, треск горящих сосен, видел их встречающиеся вершины, фонтан искр, другое, уже лукавое лицо брата. Потом все это пропадало, перед глазами ложилась последождевая глубокая колея теперь уже сухой пыльной дороги, и только в ушах это видение оставляло еще шум огня и саркастический голос: «Забудь старые картинки, брат! Оглядись! Рушатся все идолы!».
Теперь он знал: прощание было последним.
Эта неумолимая истина открылась как-то враз. Рука с палкой лежала на его спине, слабое растроганное похлопывание — и вдруг пронзительная догадка: он не вернется. А если не вернется, если бег в темноту стал для него судьбой, которую он назначил себе, если все взвешено и выверено, то и крах, о котором он твердил все эти долгие часы их споров, — не плод воспаленного воображения. Он сказал не все. Он знает больше. Колеблемый большевиками, мир белого царства недолговечен. Падают идолы, падают, встречаясь, деревья-факелы, колокол гонит над землей давящие звуки тревоги и предчувствия...
Забудь старые картинки!
Забудь старые картинки!
Прилипчивые, как детская дразнилка, пустые легкомысленные слова полны трагизма.
Трагизма? Нет, нет!
Будущее с нами! Ещё не перевелась сила, прикрывшая белую Россию. Пути забиты эшелонами войск, своих и союзных. Через океаны и континенты Черчилль и Клемансо гонят новые армады, чтобы выше взметнулось белое знамя. Идут поезда с оружием, провиантом, вещевым довольствием...
Сила!
Только сила! Только она. Только суровое повальное покарание всех, кто против.
Побоище!
«Фиат» скрипнул тормозами и остановился.
Гикаев прошел к себе, у стола-саркофага снял черкеску, пододвинул телефон.
— Георгий Степаныч? — спросил в трубку. — Я рассмотрел ваш проект и, спешу признаться, сохраняю к нему и к вам самое глубокое расположение. Считайте его нашим резервом... Пока нет... Не отставлен и не принят... Скоро, скоро, полковник. Откроюсь, конечно. Я жду депеши относительно Кафы. И второе: убываю для встречи с атаманом Красильниковым. Полагаю, он восхитится нашей с вами идеей, и намеченное станет фактом. Да, конечно. Конечно. А списки и адреса готовьте. Всего вам наилучшего!