Они убили тебя.
Но в наших артериях
дышит огнем
твоя алая кровь.
И лицо твое
повторено
в миллионах лиц.
И тело твое
стало частью нашей земли.
«Правительственный вестник», из обращения Колчака к населению города Омска:
Наши армии под давлением численного превосходства врага отошли на реку Ишим... Я призываю граждан г. Омска вступать в добровольческие части, находящиеся под знаком Святого креста и зеленого знамени Пророка, и сделать это добровольно, пока я не объявил обязательного общего призыва.
«Советская Сибирь»:
Красными войсками с боем занят Омск... Бедная, разутая, раздетая Красная Армия побеждает. Она пойдет дальше.
«Правда»:
Итак, адмирал Колчак доигрался.
В своем паническом бегстве Колчак и его приближенные устремились к океану одновременно по двум путям железной дороги. Чехи тоже рвались к океану и тоже хотели бы иметь два пути железной дороги. Ян Сыровы, поручик, получивший генеральские звезды, а с ними и Чехословацкий корпус в подчинение, приказал остановить все семь поездов адмирала и держать их в тупиках до той поры, пока чехи не закончат собственной эвакуации. Главнокомандующий белыми войсками генерал Каппель увидел в этом демарше оскорбление русской армии и ее «верховного» и потребовал у Сыровы «удовлетворения путем дуэли». «К барьеру, генерал!» — восклицал в своем открытом письме темпераментный главнокомандующий. Сыровы сделал вид, будто никакого вызова не было. Не было русской армии, не было «верховного», не было оскорбленной чести. На истеричный запрос Колчака Жанен, эмиссар Франции, ответил язвительной шпилькой, за которой, надо думать, таился немалый смысл: семь поездов для адмиральской свиты, по его мнению, это слишком очевидная роскошь, так как на пять поездов больше, чем предусматривал для себя русский император, и на шесть — чем полагалось его высочеству князю Николаю Николаевичу. Никто из союзников уже не считался с битыми армиями диктатора, они мешали им, как, впрочем, мешал и сам диктатор. Последние версты к своей ледовой могиле он следовал в вагоне с пятью государственными флагами: английским, американским, японским, чешским и французским, но уже ни один из них не был его защитой.
Красная Россия счищала чадную накипь, враги ее великого дела враждовали друг с другом, лишенные возможности отвечать силой на силу.
«Тан», Франция:
...английские военные корабли, которые еще недавно вели огонь по красному флагу Кронштадта, покидают замерзшие воды Балтийского моря.
«Правда»:
Катастрофа российской контрреволюции началась. При занятии Красноярска нами взято шестьдесят тысяч пленных. Иркутск, Красный Седан, занят повстанческими отрядами... Колчак арестован... Разбитая на две части армия Деникина катится к Черному морю и на Северный Кавказ. Новочеркасск взят, наша армия выходит к реке Сал.
Вперед, до полной победы! — отвечает Советская Россия душителю Клемансо его же словами.
В трех верстах от Иркутска на железнодорожном разъезде Военный городок партизаны обложили наполовину заваленный снегом эшелон белых. Над обтаявшими возле труб черными крышами вагонов вились ленивые деревенские дымы, окна, заросшие куржаком, белели в темноте и в тумане меняющими форму расплывчатыми квадратами. Часовые в тулупах до пят, укрытые с головой большими лохматыми воротниками, в меховых чалдонских рукавицах несли службу кое-как. Курили, сбивались кучками, устраивали возню. Команда поднять руки не показалась им обидной, оружие отдали безропотно: за Иркутом и дальше за плывущей в тумане Ангарой сверкали редкие огни красного Иркутска, война обрыдла, сопротивление представлялось бессмысленным.
Когда партизаны входили в салон штабного вагона, картежники в расстегнутых мундирах и френчах стояли и сидели вокруг стола и расписывали пульку. Томная девица с подведенными глазами курила длинную папиросу, закинув голую руку на плечи немолодого офицера в шлафроке и узконосых штиблетах. Двое безусых офицериков, в нижних рубашках, пили на брудершафт, в дальнем, скудно освещенном углу угадывалась чья-то розовая лысина и хохотала еще одна девица в пенсне, с батистовым платочком за корсажем. Играл граммофон. Пощелкивая на трещине пластинки, он жаловался, плакал и требовал: