— Один?
— Ну.
— Ты что-то хотел сказать? — спросил Чаныгин Пахомова и слез с верстака.
— Так, два слова, — Пахомов поднялся с табуретки. — Возможность спасти Кафу у нас, товарищи, почти верная, — сказал он. — Но вот попытка одна. Повторить ее нам не дано. И значит, неудача, если бы нас она постигла, тоже одна. Словом, действовать мы обязаны хладнокровно и безошибочно.
Пахомов умолк, поглядел на выход, на Парфена, помолчал в полной тишине и обернулся на Чаныгина:
— Может, пошабашим, Степан?
Подпольщики повставали со своих мест и обступили Пахомова.
Тем временем Парфен ударил по струнам, угнул голову и, пятясь перед возникшим на пороге Данилкой, принялся с ожесточением выбивать из балалайки что-то среднее между тушем и барыней. Отстраняясь от этой буффонады, Данилка поднял над собой руки и с виноватой улыбкой пошел в сторону Чаныгина.
— Хорош, хорош, — сказал тот сурово. — Ты что это, проспал?
— С беляками заканителился, дядя Степан. Нет, честно.
Данилка кивнул кому-то за спиной Чаныгина и поднял рубаху. За ламповым фитилем, который в две синих дорожки обегал его достойные чресла, торчал пистолет. Конечно, торчать так картинно он мог и у Джузеппе Гарибальди или у того же Дубровского, но выхватить его из-за пояса с тем неописуемым шиком, с каким это проделал Данилка, не смог бы, пожалуй, ни тот, ни другой.
— Значит, добыл у беляков? — спросил Чаныгин, принимая оружие. — Ну, а каким это манером?
— На липу выменял. Господин унтер... после удушливых газов... страдает... почти покойник... списать и прочее. Отдал бумажонку, получил вещь.
— Тебе кто-нибудь поручал это?
Данилка буркнул под нос что-то нечленораздельное и стал заправлять рубаху.
— Тебе кто-нибудь поручал это, спрашиваю?
Голос Чаныгина налился силой, хотя и звучал по-прежнему негромко.
— Сам себе поручил... — И так как мгновенно нависшая тишина ждала и требовала, добавил, задирая, как гусак, голову и кривя губы: — Тебе ведь тоже... никто не поручал, дядя Степан.
— Что, что? Ты видел меня за этим занятием?
— А ты думаешь, не видел?
Чаныгин раздумчиво поскреб дулом пистолета в бороде и рассмеялся:
— Выходит, видел.
И глянул на Пахомова:
— Что решим, Пахомыч?
— Что тут решать. Плохо одно: Иван — человек разумный, а тут почему-то решается на свой риск снабжать липой мальчика. Маль-чи-ка!
— Почему мальчика? — обиделся Данилка. — Да и ничего он не снабжал меня. Бумажки я воровал.
— У кого?
— Ну... у Ивана.
— А что у тебя под глазом?
— Кулак с печки упал.
Медницкая огласилась смехом. Парфен с чувством подбросил и поймал балалайку. Пахомов поутюжил тылом кулака правый ус и, приоткрыв рот, казалось, чему-то внимал с простодушной улыбкой.
— Люччэ всэго пуш-ка! — сказал он, ломая язык кавказским выговором. — Помнишь? Дед заказал тебе пушку.
— Он пошутил.
— Но от пушки не отказался бы.
— Да я тут закидывал удочку.
Данилка качнулся, глубоко погрузил руку в карман и достал круглую, как кедровая шишка, английскую гранату. Потом еще одну и, подойдя к верстаку, осторожно положил их возле тисов. Добавил к ним зловеще сверкнувший японский штык-ножик, обойму патронов к парабеллуму.
— А с пушкой не просто, — сказал он. — Ее ведь где-то поставить надо.
— Эшелон прибывает, — предупредил от двери Парфен. — Чешский оркестр, французы. Гикаев, вроде...
Стали расходиться. Парфен, легонько потренькивая, поправил за ухом саранку и выкатился на линию. Горстка подпольщиков обошла паровозик узкоколейки и пошагала в сторону кузнечного цеха, остальные через другой выход выбрались к пожарке и растворились в темени.
— Пойдем вместе, — сказал Пахомов Данилке. — Ведь теперь я совсем ваш. Водопроводчик у смотрителя зданий. А живу как есть против тебя. Ну да, в заднем флигеле купца Шорора. Осторожней, осторожней, тут битое стекло и проволока.
Ночь.
Звезды.
Небо так прозрачно, что его глубины, миры и тайны подошли к самой решетке, и Кафа видит недоступное глазам человека: бесконечность. Ветер накатывается на скопление звезд волнами, пыль и крупицы звездного золота меркнут или, напротив, горят ярче, а то и гаснут, одеваясь туманом.
Небо светит всем.
Природа открыта каждому, и люди перед нею равны. Перед ее милостями, перед испытаниями, которые она назначает. Люди не равны друг перед другом, перед богом, который делит их на грешных и праведных, но звезды, солнце, леса, реки никого не обходят и ни в чем не лишают. Хотя часто и требуют.